Фон Бабаху и присниться не могло, что он стал звеном в цепи акций, целью которых была казнь палача украинского и польского народов Эриха Коха.
Обер-ефрейтор Шмидт очень боялся партизан, но по-своему сотрудничал с ними через Кузнецова. За оказанные услуги Кузнецов выплачивал ему солидные вознаграждения, которые он представлял как аванс за будущую подготовку Шмидтом молодой породистой немецкой овчарки. Истина состояла в том, что каждая немецкая марка, инвестированная Кузнецовым в это дело, приносила бесценные дивиденты.
Валентина Довгер, которая после войны была провозглашена почетным гражданином Ровно, рассказывала, что накануне визита к Коху Кузнецов был совершенно спокоен. Это был необыкновенный человек. Его соратники и историки, подробно описывая методы работы Кузнецова, особо подчеркивают выдержку, предусмотрительность, хладнокровие Николая Ивановича. Этот человек, казалось, был лишен нервов и чувств. Но в отряде знали его и совсем другим: веселым, восторженным, общительным.
«Готовя какую-нибудь операцию, он разрабатывал детальную программу действий и затем осуществлял ее твердо и последовательно, действуя как машина. Не поддается разумению, как мог этот страстный человек действовать так хладнокровно и расчетливо в самых невероятных ситуациях», – пишет Альберт Цессарский в книге «Записки партизанского врача».
Вечером 30 мая Кузнецов и Валя обсудили последние детали своего визита к Коху. Решили, в частности, что пистолет следует положить в карман кителя, – откуда его можно вынуть легче и быстрее.
План покушения был смел и прост. Пауль Зиберт входит в кабинет, отдает честь, подходит к столу, вынимает пистолет и стреляет. Судя по всему, Кузнецов сознавал, что шансов на спасение после покушения у него и у Вали было мало. Поэтому эта часть плана даже не была достаточно детализирована. Просто предполагалось, что в возникшей суматохе Кузнецову и Вале удастся выйти в сад, за оградой которого их будут ожидать товарищи.
Непосредственно перед операцией Кузнецов изменил ранее принятое решение в отношении пистолета. Он переложил его из кармана куртки в карман брюк.
Прежде чем отправиться в резиденцию Коха, Кузнецов попросил Валю присесть с ним на скамейку и мысленно еще раз проиграл весь сценарий аудиенции.
Особенно продумал он способ извлечения пистолета из кармана и стрельбы. Кузнецов регулярно тренировался в стрельбе навскидку, без прицеливания. В кармане его брюк лежал вальтер с полной обоймой патронов и на боевом взводе…
– Вашу руку, фрейлейн Валя, пошли!
Аудиенция у заместителя фюрера
В 1943 году лето пришло в Ровно раньше, чем обычно. Уже в 10 часов утра 31 мая солнце пекло с такой силой, что трудно было дышать. Все, казалось, погрузилось в дрему.
В центре города перед большим двухэтажным дворцом с колоннами остановился шикарный экипаж. Из него вышел элегантный подтянутый обер-лейтенант пехоты в парадной форме. Железные кресты первой и второй степени, знак за ранение свидетельствовали о том, что офицер был заслуженный фронтовик. Он протянул руку своей спутнице, худенькой сероглазой девушке, и помог ей сойти на землю.
На переднем сиденье, полный чувства собственного достоинства, важно восседал «кучер» Николай Гнидюк. Под его сиденьем были упрятаны автоматы и ручные гранаты. На соседних улицах дежурили «случайные прохожие» Михаил Шевчук, Василий Галузо, Николай Куликов, Георгий Струтинский и другие разведчики, готовые с оружием в руках обеспечить отход Кузнецова и Вали после покушения.
Перед воротами рейхскомиссариата расхаживают стражники с тупыми непроницаемыми лицами. Энергичным взмахом правой руки они отдают честь обер-лейтенанту. У главного входа его ожидает худощавый гауптман с живыми темными глазами.
– Дорогой мой Зиберт, рейхскомиссар ждет вас… Скажите кучеру, чтобы заехал во двор, – неудобно экипажу стоять перед правительственным зданием.
Черноглазый «кучер» забеспокоился, так как знал, что обычно городским фиакрам въезд на территорию рейхскомиссариата был запрещен. Но сейчас деваться было некуда и он заехал во двор.
Фон Бабах провел гостей в прихожую, в которой осуществлялась последняя административная проверка посетителей.
– Готовы ли пропуска обер-лейтенанту Паулю Зиберту и фрейлейн Довгер? – спросил фон Бабах эсэсовца, вытянувшегося по стойке «смирно».
– Все в порядке, господин гауптман! – четко ответил атлетического сложения унтер-офицер в черной форме.
Эсэсовец не мог не отметить про себя, что спутница обер-лейтенанта была очаровательной. Особенно хороши у нее были большие сияющие глаза и волосы. Ее походка и осанка с очевидностью свидетельствовали о том, что она конечно же выросла где-то в метрополии третьего рейха. Но эсэсовец все же не мог понять, почему гауптман, адъютант рейхскомиссара, лично встречал и сопровождал какого-то обер-лейтенанта.
В приемном салоне на втором этаже находилось несколько старших офицеров и коренастый приземистый генерал. Вошел гауптман Бабах и объявил, что очередность приема он будет регулировать сам.
Присутствующие молча приняли к сведению его информацию. В салоне стояла мертвая тишина. На многих лицах лежала печать тревоги. Никто не знал, что ожидает его за этой дверью.
– Говорят, рейхскомиссар сегодня в хорошем настроении, – произнес полушепотом на ухо Зиберту полковник, на левой руке которого недоставало пальца. Голос полковника звучал, однако, неуверенно, словно он пытался убедить в этом самого себя.
Обер-лейтенант не ответил, лишь слегка улыбнулся и кивнул головой.
– Первой приглашается фрейлейн Довгер!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74