Из-за журчания набегавшей в ванну воды он не сразу расслышал голос мамы.
– Ну, скоро ты? Я пельменей налепила, уже сварились. Иди, пока горячие!
Мамины пельмени Кореньков очень любил. А сейчас и вовсе, услышав про пельмени, ощутил, что здорово проголодался. Он мгновенно позабыл о собственной смерти, выключил всё ещё бившую в ванну струю, кое-как развесил мокрую одежду и пошёл есть пельмени.
Кореньков сидел за столом и ел, а мама смотрела, как он ест, обжигаясь и быстро глотая, смотрела на его замурзанное, неумытое лицо, на грязные руки и с тревогой думала о том, как трудно одной без отца воспитывать мальчишку.
Вот хоть сейчас: явился весь в грязи, ободранный, явно после драки, и хоть бы что! Даже не потрудился умыться как следует, хотя проторчал в ванной столько времени. Уже теперь он такой упрямый, всё норовит сделать по-своему, а что же будет дальше? Разве мало она старается? Разве недостаточно заботится о нём? Да вся её жизнь отдана ему. Сын всегда одет, обут, накормлен. В доме порядок. У него есть свой уголок, свой стол. И даже стоит этот стол, как советовала учительница, возле окна, чтобы свет падал с левой стороны, хотя из-за этого ей пришлось расставить мебель совсем не так, как хотелось. Над столом полки для книг и игрушек. У неё в детстве не было ничего похожего. Люди постарше и поопытней говорили, что мальчишку надо держать в руках, и она старалась это делать. Она держала себя с сыном строже, чем ей самой бы хотелось – для его же пользы, но всё равно ничего у неё не получалось.
Кореньков об этих грустных маминых размышлениях ничего не знал. Насытившись, он почувствовал усталость и уже больше ни о чём не думал, кое-как нацарапал уроки, лёг и уснул. А сейчас он сидел, ждал Борьку, и мысли у него были весёлые.
В начале второго Кореньков понял, что хочет есть, и отправился на кухню. На краешке плиты в маленькой алюминиевой кастрюльке стоял суп. Мама всегда наказывала обязательно подогревать его, но Кореньков не подогревал. И в тарелку он суп тоже не наливал – ел прямо из кастрюльки, стоя над плитой. И со стола не надо было убирать, и посуды мыть меньше – одна кастрюлька и мисочка из-под второго. На обед были щи с мясом. Кореньков выловил его из кастрюльки, посыпал солью и с удовольствием сжевал вместе с горбушкой чёрного хлеба, выпил юшку, отгоняя губами стылые пластиночки жира, доел картошку, а капустные остатки выбросил в унитаз, чего, конечно, не посмел бы сделать при маме. Так же быстро расправился со вторым, налил в чашку компот. В это время в передней прозвенел звонок. Кореньков не стал приотворять дверь на цепочку, как велела мама, а сразу распахнул её. Но это был не Борька. На площадке стояли Света и Наташа.
– Здравствуй, Кореньков! – официальным тоном сказала Света. – Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо чувствую, – невольно поддаваясь этому официальному тону и вместе с тем несколько смущённо отвечал Кореньков.
– Ирина Александровна велела принести тебе уроки, – сказала Света.
Этот визит был весьма некстати. Ведь они с Борькой собирались в поход по мастерским. А теперь что делать? Приходилось мириться с действительностью.
– Раздевайтесь, – пригласил Кореньков. В роли хозяина он вёл себя непривычно смирно, даже несколько галантно. Ещё немного, и он бы, наверное, повесил пальто девчонок на вешалку, но не решился. Девочки сами повесили свои пальто. Света, сняв красную шапочку, задержалась у зеркала, поправила волосы, густыми кольцами окружавшие её румяное личико.
– А тапочки у вас есть? – спросила Наташа.
Кореньков засуетился, вытащил из шкафчика под зеркалом две пары старых тапочек и поставил их перед девочками. Те сняли сапожки и переобулись в тапочки.
Наташа нерешительно остановилась посреди комнаты, а Света деловито подошла к столику Коренькова, открыла свой ранец, достала учебник и тетрадь. Но расположиться за столиком было негде.
– Ну и порядок у тебя, Кореньков! – возмутилась Света. Кореньков суетливо стал сдвигать в сторону свои поделки.
– А марки у тебя есть? – спросила Наташа.
– Были, – сказал Кореньков. – Целый конверт. Я их Борьке Авдееву сменял.
– Я тоже марки собираю, – сказала Наташа. – Животный мир. У меня целый марочный зоопарк: и олень, и белка, и медведь, и даже кенгуру.
– А я значки собираю, – сказала Света. – Мне папа привозит из командировок. В каком городе побывает, оттуда и значок.
– А я спорт собирал, – сказал Кореньков.
Так они болтали, позабыв про уроки, пока Кореньков не спохватился, что гостей принято угощать. Он подставил стул, влез на него и достал с верхней полки серванта коробку шоколадных конфет, припасённых мамой явно не для гостей Коренькова. Но Кореньков широким жестом открыл коробку с царевной Лебедью на крышке и положил её на полированный без скатерти стол:
– Ешьте!
Конфеты кругленькие, квадратные, продолговатые уютно лежали в пластиковых гнёздышках – каждая с таинственной начинкой, которую невозможно было предугадать, не раскусив шоколадный панцирь.
Девочки сначала несколько стеснённо, а потом с воодушевлением принялись за конфеты. И опять шёл разговор – теперь уже более непринуждённый и весёлый, то и дело раздавался звонкий хохот.
– А мы вчера у Анны Николаевны были, – сказала вдруг Света.
Кореньков замер с надкушенной конфетой в руке. «Тайное становится явным», – вспомнил он фразу, услышанную однажды по телевизору. Этого ещё только не хватало. Анна Николаевна им, конечно же, пожаловалась, и Мурзилка теперь всё разболтает в школе. «Представляете себе, Ирина Александровна, оказывается, Кореньков…» Дело, конечно, не в этом, но всё равно неприятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34