Давно прошло время; когда каждый на себя тратил все, что производил: сам съедал собранный урожай, поедал мясо своих овец, расходовал на одежду и обувь шерсть и кожу. При капитализме все, что производится, продается, это – товар.
Вот почему торговля приняла небывалые размеры. Некоторые товары продаются за тысячи километров от места, где сделаны. Торговлей занято множество людей, для нее нужны магазины, склады, средства перевозки, нужны агенты, чтоб искать покупателей, продавцы, рабочие.
Раньше торговлей занимались крестьяне, ремесленники в свободное от основных дел время, теперь люди занимаются ею специально.
Капиталисты торговли держат обширные помещения, морские и речные суда, автомобильные парки… Они посредники между промышленным капиталистом и покупателями и за это получают часть прибыли. Так неоплаченный труд, превратившись в деньги под видом торговой прибыли, попадает к купцу.
Когда-то попавшего в беду «выручали» ростовщики, ссужали деньгами. При капитализме деньги в долг дают банки.
Если промышленному капиталисту нужно построить новое предприятие, закупить большое количество сырья, а денег не хватает, он обращается к банкиру. Тот дает ссуду, но требует уплаты процентов. Значит, промышленник делится с банкиром прибылью. А прибыль – это же неоплаченный труд! Только теперь он приобрел вид процентов.
Так и растекается золотыми ручейками присвоенный труд рабочих по сейфам заводчиков, купцов, банкиров.
Никогда за всю историю человечества жажда обогащения не была такой чудовищной, такой беспредельной, как при капитализме.
Деньги не лежат теперь в сундуках, они, как смерч, как ураган, носятся по земле, всё вовлекая в движение и возвращаясь к владельцу с новым и новым приростом. Присвоив труд одной тысячи человек, и обратив его в деньги, капиталист нанимает новых и новых рабочих, покупает сырье и машины, чтобы удвоить, удесятерить свою прибыль.
А рабочие?…
Раньше и теперь
Иные старые люди любят говорить, будто когда-то раньше, давным-давно, всего на земле было много и все стоило дешево, копейки.
Верно, в конце XVI века в России лошадь стоила 1 руб. 38 коп., корова – 67 коп., курица – 11/2 коп., утка – 3 коп., сто яиц стоили 5 коп., пуд меда стоил 41 коп., пуд сахара – 3 руб. 43 коп.
Кажется, и правда куда дешевле, чем теперь!
Но ведь и труд тогда во много раз ниже ценился. За 12–14 часов работы платили… 1 копейку.
Чтобы заработать на фунт сахару, нужно было трудиться в поте лица 9 дней!
Много позже в Москве фунт ржи стоил 1 копейку, а ремесленник зарабатывал в день не больше 3 копеек. На покупку 3 фунтов ржи уходил почти весь дневной заработок. Вот о чем иногда забывают, вспоминая былую дешевизну. На фабриках русских капиталистов Рябушинского и Прохорова рабочий день длился 10 часов.
Тяжелый труд, отсутствие вентиляции в цехах вконец изматывали рабочих. Но и дома их ожидал не отдых, а новые муки.
Вот что писала одна из газет в начале нашего века:
Квартира 18 рабочих-землекопов в доме Авдеева, на Островке, среди которых появилась цинга, помещается в темном, глубоком, сыром подвале, куда дневной свет проникает через одно окно, размер которого в вышину около 3/4 аршина. Помещение это сплошь занято нарами, на которых рабочие спят без всякой подстилки, то есть на голых досках. Питаются рабочие «хозяйскими харчами», круглый год состоящими из солонины самого низшего качества, очень часто с сильным запахом порчи. Меню это изменяется лишь в постные дни, когда рабочих кормят «постной пищей». Случаи заболевания цингой в квартире оказались не первыми.
Другая газета в 1911 году поместила такую заметку:
На наших окраинах громадная армия рабочих людей живет впроголодь, в очагах заразы, вне всякой заботы об их материальных и санитарных интересах. Дети здесь мрут, как мухи…
Дети бедноты, достигнув 10–12 лет, шли работать на фабрики, в мастерские, трактиры. Ими помыкали, били, держали на работе с самого раннего утра до позднего вечера. Нередко приходилось работать без всякого жалованья, только за харчи.
В Москве, в Каретном ряду (так называлась улица), была до революции гостиница «Эрмитаж», а при ней шикарный ресторан. Искусные повара, расторопная и опрятная прислуга, богатая сервировка, красивая мебель – все создало ресторану хорошую репутацию. Его посещала только «чистая» публика – нарядно одетые мужчины и женщины. Плохо одетых не пускали.
В залах ресторана строго соблюдалась благопристойность, и никто из посетителей не знал, что творится там, где чистят овощи, готовят блюда, моют посуду. Но вот однажды прокурору московского окружного суда пришла жалоба крестьянки Ярославской губернии, Угличского уезда, деревни Заозерье, Филатовой. Она писала, что старший повар ресторана «Эрмитаж», французский подданный Эжен Марселья, пользуясь бессилием ее малолетнего сына Петра, который учится поварскому делу, причиняет ему тяжкие и жестокие побои. Так, в мае 1874 года он ударил ночью мальчика весьма сильно в правый бок под ребра; 16 июня наказал его розгами, нанеся ему 30 ударов.
Прокурор предпринял расследование и установил, что повар самым жестоким образом обращался со своим учеником. Сек до крови, как за вину, так и без вины. Издевался. Излюбленной пыткой француза было намазать губы сидящему ученику жгучим кайенским перцем. Раз он приказал кухонной прислуге крепко держать мальчика, а сам взял красильную кисть, раскрасил ему лицо разными красками и не велел умываться. Грозил в противном случае высечь.
Еще хуже жилось детям-сиротам. В приютах кормили впроголодь. Зверские побои были обычными. В 1911 году даже привыкшая к подобным делам Москва была потрясена «ужасами Рукавишниковского приюта».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80