Бреннан Дж
Последняя инстанция
Дж. БРЕННАН
Последняя инстанция
Ходатайсгвую о разрешении подать апелляцию, ваша честь. Последовала секундная пауза, в безмолвии зала суда раздалось чуть слышное гудение, затем Судья ответил: - Ходатайство удовлетворено. "Сработала независимая цепь, - подумал Келлет. - Ходатайства об апелляции неизменно удовлетворяются: идиотская гарантия там, где никакие гарантии не нужны". Келлет поднялся и с поклоном прожурчал: - С позволения вашей чести. Слова, как и поклон, были формальностью, которую теперь редко кто соблюдал. Но ведь и сам Келлет во многих отношениях был ходячим анахронизмом. Он дорожил каждым мелким штрихом, напоминающим о далекой, не столь сумасбродной эпохе. Это было последнее дело из назначенных на сегодня, и когда Келлет направился к выходу, секретарь суда - щеголеватый человечек с мелкими подвижными чертами лица - перегнулся через стол и невозмутимо выключил Судью. У себя в конторе Келлет, задумавшись, медленно снимал адвокатскую мантию. Это был высокий сухопарый старик, сутулый и болезненный. Держался он довольно странно, как бы нерешительно; впрочем, первое впечатление тут же рассеивалось, едва он начинал говорить. Его речь, холодная и резкая, поражала точным выбором слов и обнаруживала недюжинную остроту ума. В расцвете карьеры Келлет был почти несокрушим, даже сейчас он оставался одним из самых могущественных представителей своей профессии. Он бережно свернул мантию, положил сверху мягкий белый парик и все это спрятал на верхней полке шкафчика. Его угнетали собственные мысли. Беда состояла в том, что ему не нравился подзащитный, но, с другой стороны, кому такой мог понравиться? Толстячок Генри Вудс, который все время потеет, с громкими воплями требует правосудия, в глубине души мечтая о помиловании, и настаивает, чтобы приговор был обжалован во всех инстанциях. Не хочет понять, что апелляция, как и вежливые формы обращения к Судье, - всего лишь пустая формальность. Вудс убил жену. Вменяемые люди не убивают. Ergo*, Вудс невменяем. Точно так же будет рассуждать и Судья в апелляционной инстанции. Точно так же будет рассуждать и Судья в Верховном суде - если Вудс настоит на последней тщетной попытке. Так рассуждают все роботы. Порядок обжалования установлен на всякий случай, как защита от механических неисправностей или ошибочного программирования, не более того. Келлет вздохнул. Он еще помнил дни - правда, очень смутно, - когда работа приносила ему удовлетворение. Это было до того, как правительство отказалось от старого судопроизводства, чреватого ошибками, которые появлялись из-за несовершенства человеческого суждения, и заменило то судопроизводство холодным и безупречным - современные судьи не подвластны чувствам и великолепно ориентируются в путаных дебрях статей закона. Келлет ненавидел новых судей слепой, лютой ненавистью.
Покинув контору, Келлет медленно и величественно зашагал по коридору к древним каменным ступенькам, ведущим в камеры, с крайним неудовольствием думая о предстоящей беседе. Дело - он сейчас это ясно понимал - было совершенно безнадежным с самого начала. Келлет даже подивился, как он вообще мог за него взяться. Когда он спускался по длинной каменной лестнице, казалось, что во всем здании нет ни души, и лишь в самом низу, у входа в камеры, вздрогнув, пробудился от сна одинокий надзиратель в синей форме, но мгновенно успокоился, узнав посетителя. Келлет отрывисто кивнул и стал бесстрастно ждать, пока надзиратель отопрет массивную дверь в камеры Первого Блока. Они вместе переступили порог, и дверь за ними закрылась. В коридоре не было окон, он освещался скрытыми лампами дневного света. Камера Вудса находилась в дальней половине коридора. Надзиратель выбрал еще один ключ, на мгновение прижал его к замку и, когда дверь распахнулась, отступил в сторону, пропуская Келлета внутрь. Камера была крохотная - она-то за много поколений почти не изменилась. Из мебели там стояли только стол да деревянная скамья. В тюрьме - до того как тюрьмы были отменены - никто бы не примирился с такой камерой. Но теперь это было лишь место временного заключения, где подсудимый проводил в общей сложности час перед самым судом и сразу после суда. Отсюда он попадал в Режимный центр... или на свободу. Вудса же не ждало ни то, ни другое. Он отправится в роскошный Арестный центр, где просидит до тех пор, пока его апелляционная жалоба не будет рассмотрена. При появлении Келлета Вудс стремительно вскочил со скамьи. Это был нервный лысеющий человек; такие обычно служили банковскими клерками или государственными чиновниками в те времена, когда банковских клерков и государственных чиновников еще не вытеснили вездесущие роботы. После того как это произошло, Вудс оказался в многолюдной категории безработных мужчин и женщин, которые никогда не трудятся и никогда не будут трудиться, но получают от автоматизированного государства щедрое пособие, позволяющее им жить в такой роскоши и такой скуке, что временами они сходят с ума. Именно это, по-видимому, и случилось с Генри Вудсом. Из года в год он получал все, что душе было угодно: семиэтажный особняк со слугами-роботами, три личных везделета, два плавательных бассейна с кондиционированием погоды, специально на него, Вудса, настроенная киновкусонюхорама и тысячи подобных игрушек. Несмотря на все это, Генри Вудс преждевременно поседел, он беспрерывно потел и не мог прямо смотреть собеседнику в глаза. В одно прекрасное солнечное утро он проснулся раньше, чем жена, и придушил ее. Вудс подошел и остановился так близко от Келлета, что тот с отвращением заметил, как увеличены его зрачки.
1 2 3 4