И тут вошла химичка, классный руководитель седьмого "Б", Анна Серафимовна. К ней в общем относились неплохо. Звали Ванной Керосиновной, без злости, но с некоторым сожалением. Она не понимала. Дора Абрамовна понимала все, Владимир Федорович — кое-что. Завуч Шахназаров, историк, тоже понимал все, но притворялся, что не понимает. Катя не могла бы объяснить взрослому человеку, что значит «понимать». Например, выпал снег в конце сентября или, наоборот, весной, а дверь на улицу закрыть забыли. И вали, ребята! Кто хлипкий — берегись! Снежки идут разные: и рыхлые, и льдистые — и летят отовсюду, заполняют воздух, как будто дышишь снежками. Дежурные бросают классы и коридоры, в общем, праздник, а звонок-то не ждет… Уже учитель в классе, а мы еще вбегаем, влетаем, гремим партами, и тут начинается понимание. Дора в таком случае сидит за своим столиком и поглядывает, пока все не соберутся. Потом скажет: «Каков снег выпал!», и все заорут, заорут, а она чуток нажмет: «Прекрасно… Яковлева, Гайдученко, Титов, — рекомендую вытереть руки… грязь в тетрадях… лишние неприятности». И все. В классе тихо. Ванна же Керосиновна в таком случае стучит по столу, старается перекричать: «Ти-ихо, тихо! Мол-чать! Садов, сядь немедленно!» и так далее. Не понимает! Каждому ясно, что человек не может остановиться сразу, то есть каждому невзрослому.Вот и сейчас. Анна Серафимовна поздоровалась:— Здравствуйте, дети!.. — и увидела Лену. — О, Лена Пирогова вернулась в класс? Поздравляю, Леночка! — Это все как человек, но сейчас же портит свои хорошие слова, добавив неизвестно зачем:— Между прочим, Пирогова, прежде чем являться в класс, надо было зайти ко мне в учительскую. Ты пропустила почти две четверти!Ленка сидит изжелта-бледная, всем неловко и стыдно. Может, Ленка все глаза изревела, что отстала и придется быть второгодницей… Шведов говорит вполголоса:— Ничего, Анн Фимовна, подтянем Пирогову!Химичка смутно чувствует, что-то не так, и переводит разговор:— Титов, иди отвечать, что было задано из повторения пройденного.Титов идет «париться». Они с Садовым действительно кандидаты во второгодники. Пока он вытирает доску, Катя показывает Пирожку в учебнике — повторять было задано соли азотной и соляной кислот.— Ты в больнице занималась, Ленка?Ленка кивает.— Кислоты помнишь? Вызовись отвечать, покажи ей керосин-бензин!— Гайдученко, не разговаривай! — реагирует Ванна Керосиновна, и возмездие обрушивается на Катину бедную голову:— Садись, Титов. Два! Опять придется вызывать родителей… Гайдученко, к доске!Катя начинает бойко:— Главная соль азотной кислоты — селитра, она встречается только в одном месте на земном шаре, в Чили.Ванна Керосиновна кивает, довольная, и назидательно смотрит на Титова.— Хорошо растворяется в воде. Удобрение.— Четче, четче, Гайдученко!— Удобрение! — повторяет Катя и закрывает рот — формулу она забыла. — Селитра белая, кристаллическая… — «Господи, как же пишется эта формула?! Забыла, как дура последняя».— Надо четче, Гайдученко! Напиши формулу.Катя стоит у доски и переминается, как Садов. Не помнит она формулу, и всё…— Я не помню, Анна Серафимовна.Химичка растерянно моргает — Гайдученко не помнит формулу селитры! Неизвестно, кто растерян больше: она или ученица.— Х-м… А скажи, Гайдученко, какую селитру добывают в Чили?Катя пожимает плечами — не помнит и этого.— Калиевая или натриевая?— Натриевая, — вспоминает Катя, — натриевая!И тут же перед ее глазами рисуется формула: натрий-эн-о-три, и она пишет ее на доске. Еще два вопроса… Пятерка! Собственно, все уже привыкли, что Ванна Керосиновна ставит отличникам пятерки не за дело. На то они и отличники.Вот с какой глупой истории начался этот день, последняя суббота апреля.Катя внезапно встала, дергая себя за косу от ярости, и заявила:— Я не согласна на пятерку. Я плавала! Садов за такой ответ получил бы три…Наступила жуткая тишина, на секунду всего, а через секунду Тося Матвеева выкрикнула:— Правильно! Молодец Гайдученко!И началось!Садов корчил рожи и пустил по парте белую мышь.Тося, не умолкая, кричала:— Правильно!Близнецы Поверманы стучали ногами.Шведов аплодировал, бахая ладонями над ухом Иры Яковлевой, а Ира затыкала уши и визжала, как центробежная пила.Лена Пирогова сидела как кролик — отвыкла в больнице от крика — и только смотрела, как бушует класс и мечется перепуганная химичка. Она открывала рот, как диктор в телевизоре, если выключишь звук, а ребята грохотали и грохотали, пока не прихромал завуч Шахназаров. Он долго стучал своей палкой по доске и все добивался, кто зачинщик, но никто Катю не выдал, конечно, и даже Анна Серафимовна ничего не сказала.Но от волнений и шума Кате стало нехорошо. Кисловатый запах химкабинета, казавшийся раньше приятным, вызывал тошноту, и очень хотелось спать. Нынешней ночью она заснула поздно, много позже бабушки Тани, — впервые в жизни, наверное. А день предстоял еще такой длинный!Так еле-еле она дотянула до большой перемены. Если кто подходил посочувствовать, вздергивала нос. В сочувствиях не нуждаемся. Подумаешь! Пусть Ванна меня возненавидела, мне все равно… Наконец после звонка на большую перемену в класс вошла Дора Абрамовна.Она вошла, как всегда, неторопливо и обвела глазами парты. Все были на местах, кроме Титова и отчаянных братьев Поверманов. Тося Матвеева стояла в проходе, держась за пунцовые щеки. Дора Абрамовна посмотрела на эту картину с неуловимой усмешкой, и загадочно изрекла:— Полный сбор, как на концерте Пантофель-Нечецкой… Представление не состоится. Я была занята в институте… Контрольные раздам в понедельник.Кто-то с передней парты оглянулся на Катю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66