Их разбудили лучи ласкового весеннего солнышка, проникшие сквозь бронированные озоном окна космического корабля. Галя открыла глаза и осознала невероятное:
"Сегодня двадцать пятое марта!"
Вокруг "Урана" с утра царила суета. В обычно пустынном и спокойном ангаре сегодня был весь обслуживающий персонал. За барьером, ограждающим металлический помост с возвышавшимся на нем "Ураном", стояло несколько незнакомых здесь человек, видимо корреспондентов.
Около полудня стали собираться родственники участников полета. Первой появилась маленькая сморщенная старушка, жена Николая Михайловича. Она долго не могла взять в толк, что видеть своего Коленьку сможет только через толстое стекло и прощаться им придется по телефону.
Она долго читала ему наставления, как вести себя в пути, призывала беречь себя и, уходя, украдкой перекрестила мелкими быстрыми движениями корабль и окно кабины, в котором виднелось бледное лицо Синицына.
Вторыми пришли члены семьи Ивана Тимофеевича: еще не старая жена и взрослая дочь, которая держала на руках подвижного кареглазого мальчугана.
Иван Тимофеевич прощался шумно. Он бранил свою "стару", как в шутку называл жену, кричал ей, чтобы она в его отсутствие не завела себе парубка и не вышла замуж, махал рукой внуку и все время горевал, что сын Петро не приехал его проводить.
Пока происходила эта сцена, Галя подошла к Белову и тихонько спросилл, почему к Николаю Михайловичу не пришли его дети. Игорь Никитич прошептал в ответ, что единственный сын старого профессора в 1942 году ушел добровольцем на фронт и сложил свою голову на подступах к Сталинграду.
Затем появились родители Максима. Они приехали прямо с аэродрома. Это были пожилые, почтенные люди. Они работали в одном из богатейших совхозов Алтая, куда переселились из-под Сызрани в 1955 году, в период освоения целины. Прощание этих простых людей с сыном, отлетающим в космос, было полно серьезности, даже торжественности. Они сказали ему несколько скупых напутственных слов и не спеша удалились, оглянувшись только раз, у самых ворот ангара.
Последним пришел муж Ольги Александровны. К удивлению Гали, ожидавшей увидеть пожилого величественного мужчину, он оказался очень красивым и молодым; вряд ли он был старше жены. Он был певцом, по мнению некоторых, имел неплохой тенор и пел в оперном театре одного из крупнейших областных центров страны, где Ольга Александровна руководила клиникой.
Глядя, с какой преданностью Ольга Александровна смотрит на его холеное лицо и с какой нежностью шлет ему прощальные слова, полные любви и заботы, Галя почувствовала, что ей .не по себе. Почему, подумала она, в жизни бывают такие парадоксы? Ну, какая он ей пара, этот самовлюбленный хлыщ?
Между тем у окна происходило что-то непонятное. Галя видела "трагическую" жестикуляцию Юрия Модестовича, слышала взволнованные реплики Ольги Александровны, и ей показалось, что он склоняет жену отказаться от участия в космическом рейсе и остаться на Земле, "если она действительно его любит". Галя не хотела верить себе. Ведь то, что он предлагал, значило не больше не меньше, как сорвать экспедицию!
По просьбе Ольги Александровны к телефону подошел Белов. Он говорил с Юрием Модестовичем безукоризненно вежливо, но так, что этот субъект тут же начал юлить, уверяя, что его не так поняли, и выражая всеми своими телодвижениями нежелание ссориться с Беловым. Так он и ушел, непрерывно оглядываясь, улыбаясь и кланяясь, как японский шпион из приключенческого фильма, на ходу посылая Ольге Александровне воздушные поцелуи.
На этом прощание кончилось. Константин Степанович был вдов и бездетен. Маша не имела близких родственников, а у Гали и Игоря Никитича родных не было вообще.
Вскоре крыша ангара раскрылась настежь, и металлический помост, на котором стоял корабль, плавно поднялся вверх. Теперь "Уран" стоял как бы на огромном пьедестале. Из окон было видно, как люди, находившиеся сейчас на территории завода, то и дело останавливались и, задирая головы, разглядывали диковинный корабль.
Вокруг корабля нарастала суета. На двух машинах примчалась бригада кинохроники и начала торопливо снимать его со всех сторон. Вскоре село солнце, стало темнеть. С соседних крыш дружно ударили прожекторы. В их лучах "Уран" вспыхнул, как раскаленный алмаз. Казалось, еще немного, и он растечется огненными струями.
Около девяти часов вечера подъехало несколько правительственных машин. Начался короткий митинг.
Седеющий усатый мастер-сталевар, скромный паренек-фрезеровщик, профессор математики и рядовой конструктор-представители всех, кто внес свой труд, знания и душу в создании чудо-корабля, - взбирались на трибуну и вкладывали в напутственное слово все, что переполняло сердца... "Летите, дорогие! Летите, соколы нашей Родины, и возвращайтесь с победой! Мы отдали вам воплощенное чудо, созданное нашим трудом. Смело вверяйте ему свои жизни. Пусть будет удачным ваш гордый взлет. Пусть вознесет он нашу науку на небывалую высоту! Пусть принесет нашей Родине новую славу!"
У микрофона в кабине "Урана" вспыхнула контрольная лампочка: слово предоставлялось участникам экспедиции. Все встали. Белов подошел к микрофону.
- Товарищи! Через несколько минут мы начнем первый в истории человечества, межпланетный перелет. Перед лицом Родины, посылающей нас разведчиками в космос, мы клянемся быть мужественными, какие бы испытания нас ни ждали. Мы приложим все силы, все умение, чтобы во имя счастья человечества проложить путь к другим мирам. До свидания, дорогие друзья!
Белов выключил микрофон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65