И окончательно опустел лишь двадцать лет назад.
Когда я вселялся в дом, он был все так же, как раньше, крепок и не нуждался в ремонте, разве что в косметическом. И пока рабочие заново красили здание и меняли кровлю, я торопился обжить выбранную квартиру на верхнем этаже слева, как раз над швейцарской - в ней уже поселился сторож с супругой. Соседняя с ней квартира была занята конторой предприятия, противоположная отошла под склад. И только апартаменты напротив моих оставались пусты.
Первый день я бродил по дому как экскурсант, веря и не веря в свою удачу. В то, что дом этот, пусть и на оговоренный договором срок, но все-таки принадлежит мне. Я разглядывал богатую лепнину потолков и старинные люстры, верой и правдой служившие многим поколениям жильцов. Часть мебели оставалась в пустовавшем доме с прошлых времен: в комнатах я встречал типовые конторские шкафы, мирно соседствующие с дряхлыми креслами императорских времен, журнальные столики сделанные по моде советского авангарда и репродукции Бёклина и Сарьяна на стенах. Остались и вывезенные из Германии побрякушки и сувениры, сохранилась посуда, изготовленная Кузнецовым, и витые подсвечники местной артели "Красный чеканщик".
Все доставшееся мне богатство я собрал в своих комнатах. И как ребенок любовался ими, перекладывая и переставляя с места на место в пустой квартире. На покупку минимума мебели ушли последние деньги, но я не сожалел о содеянном. Я торопился поселиться в доме, освоиться в нем, стать в ряд людей, что почти без перерыва на протяжении полутораста лет занимали эти помещения - стать одним из их числа. Заветного числа, как казалось мне.
Сон, приснившийся мне на новом месте в день окончательного вселения, я помню до сих пор.
Я бродил по бесконечным галереям, спускался по мраморным лестницам, подобным той, что вела на второй этаж дома, любовался игрой прохладных струй фонтанов, слыша в отдалении нежные звуки флейты и вторящую ей мандолину. Я знал, что этот бескрайний дом принадлежит мне, знал, но отчего-то сомневался в безоговорочности своих прав на эти владения. И, странное дело, неуверенность моя подтверждалась с каждым шагом. Я спускался по лестницам, шел по коридорам, но никак не мог выйти из дома в благоуханный сад, виденный мной в окна. Я дергал за ручки дверей комнат, всех, что попадались мне на пути, но ни одна не отворилась мне. Я шел, будучи уверенным в цели путешествия, но обнаружил внезапно, что позабыл ее.
И в этот миг, когда я осознал, что заблудился в собственном доме, я увидел странного старика. Он сидел подле маленького фонтанчика для питья, облаченный в дорогой шелковый халат, расшитый перетекающими друг в друга изысканными узорами. Сидел и молча смотрел на меня, ожидая, когда я обращу к нему свой взор. И когда я приблизился, старик заговорил.
- Теперь ты стал хозяином этого дома. Прежний хозяин ушел за грань бытия, значит, ты ему замена. Ведь место хозяина дома не должно пустовать, таковы условия. Стоит одному из вас уйти, тотчас же на его место подбирается новый, и сделать это предстоит до захода солнца. Иначе ночь станет единственным властителем этого дома. И несменяемо будет царствовать все, отпущенные ей и ему, - старик обернулся, оглядывая дом, - века и эоны. Покуда время не утратит свою сущность. Или покуда не устанет считать прожитые тысячелетия дом.
Я жил немало, - продолжал старик, - но все равно не знаю времен, когда дом был бы иным, нежели сейчас. Он явился миру так давно, что сам не может вспомнить и счесть свои годы. И вас... я часто задаюсь этим вопросом... наверное, всех вас тоже не сможет вспомнить и счесть. Ведь сколько вас было с тех пор. И еще будет. Теперь уж точный счет не имеет значения. Важно лишь само присутствие. А все остальное... смотри!
С этими словами он раскрыл книгу, лежащую на коленях. Только в эту минуту я заметил ее - тяжелый фолиант, украшенный переливающимися камнями, вправленными в кованое серебро обложки. Узоры текли, охватывая камни, а те в ответ вспыхивали разноцветьем изумрудов и сапфиров.
Книга раскрылась примерно на середине. От толстых страниц, испещренных непонятными значками, мелкими, как рассыпанное маковое зерно, исходил пряный запах. Старик провел над ними рукой, и страницы очистились от шелухи слов. И осветились изнутри.
Сноп света рванулся вверх идеально ровной колонной. А в нем, выпорхнув из ниоткуда, заискрились, затрепетали неведомые создания. Крохотные человечки в разноцветных одеждах с серебряными крылышками за спиной, звенящими, точно колокольчики, спеша, порхали в неземном свете, то устремляясь вниз, то спеша вверх, ни на минуту не прекращая своего танца.
Они жили считанные мгновения. А прожив их, исчезали, сгорали в пламенном столпе, и хрустальный стрекот крылышек замолкал на миг, чтобы через миг послышаться снова - уже у другого, рожденного светом, живущего светом и умирающего от света.
И танец их все не прекращался. Они спешили исполнить его, бесконечно торопясь, случалось, я видел как мучительное напряжение пробивалось на их крошечных лицах, слышал тяжелые вздохи печали и ощущал возгласы радости. И все смотрел, не в силах оторвать взгляд, и пытался постигнуть, понимают ли они, эти удивительные создания, что в следующее мгновение их не станет, что сияющий столп поглотит их с тем же космическим равнодушием, с каким дарит им жизни. Да успевают ли они постигнуть свою жизнь и насладиться этим крошечным мгновением, успевают ли понять, что это - их рождение, полет и гибель снопом рассыпающихся искр, совсем рядом от лица своего создателя, который, так же, как и я, не отрываясь, следит за бесконечными танцами в снопе света, и слабая улыбка трогает уголки его бледных губ?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13