Берендеев Кирилл
На краю неизвестной дороги
Берендеев Кирилл
На краю неизвестной дороги...
Хочется встать и пройтись. Куда-нибудь, совершенно неважно, просто чтобы размять ноги. Они затекли: наверное, я уже долго сижу на одном месте.
Я поднимаюсь с раскладного походного кресла. Медленно c любопытством оглядываюсь, пытаясь припомнить, откуда я пришел. Хотя бы с какой стороны тропинки, что вьется у самых ног. Странно, но... почему-то никак не могу этого сделать. Словно что-то не дает прорваться наружу воспоминаниям, что-то, сильно смахивающее на амнезию. Это и странно и немного непривычно. Хотя страха нет, он, наверное, должен быть, но я не чувствую его, словно для меня это не впервые. Но я не помню, впервые ли со мной подобное.
Здесь довольно красиво. Кресло стоит на крутом, высоком холме, чье подножие полностью заросло кустами вереска, образовавшими сплошной бархатистый ковер. Чуть выше по склону - жиденький лесок: березки, осины и ясени тихо шелестят от легкого ветерка, дующего откуда-то с юга. Кажется, с юга; я не могу сказать уверенно, поскольку солнце еще высоко в небе. Сейчас, несмотря на ясный день, нежарко, наверное, потому, что недавно прошел дождь, и редкие рваные тучи пролетают над моей головой, исполняя свой загадочный танец. Солнце то скроется за ними, то вынырнет вновь и блеснет отражением в речушке, змеящейся у подножия холма.
Вдали видна еще одна гряда холмов, похожих на этот словно близнецы. Тот же вереск и чахлые деревца на склонах.
Между ними, в промоине речушки, довольно далеко отсюда, зеленеет молоденький лесок, почти сплошь состоящий из тонких, словно прутики, березок. Мне кажется, что я там уже был, и спускаться вниз в ту сторону становится неинтересно. А хочется пройтись. Поиграть с памятью в ее странную игру.
Едва приметная тропинка, позади кресла, вьется куда-то вдаль, на другую сторону холма и исчезает в рощице. Может быть, стоит пойти по ней? Кресло я оставлю здесь, кто его стащит в такой глуши.
Я разминаю затекшие ноги и не спеша бреду к противоположному склону. Под ногами осыпается земля, камешки скатываются на дно ложбинки, которою я не спеша перехожу. Неожиданно из-под самых ног с испуганным писком выскакивает сеноставка и без задержки ныряет в норку. Я останавливаюсь и стараюсь спрятаться у корней ясеня. Спустя несколько минут она снова появляется, высовывает любопытный, острый нос. Два бусинки-глаза беспокойно бегают вокруг. И замечают меня. С приглушенным писком сеноставка ныряет обратно в убежище. Мне ничего не остается, как продолжить свое путешествие.
Вид с противоположного склона холма совершенно другой. Голая, лишенная всякой растительности равнина простирается до самого горизонта. Никаких вересковых зарослей, только чахлая травка кое-где пробивается сквозь обнаженную, растрескавшуюся почву, словно недавно кем-то вспаханную.
Я спускаюсь вниз.
С каждым шагом деревьев становится все меньше, они все слабее и невзрачнее. Почти у самого подножия и вовсе исчезают. Тончайший слой перегноя осыпается под ногами, обнажая сухую глину и камни, с шумом скатывающиеся вниз по склону.
Тропка неожиданно растворяется, словно упираясь во что-то непреодолимое. А я оказываюсь в сухих зарослях какой-то метелочной травы. Такой еще мне не доводилось видеть. Солома ее довольно жесткая, но ломается легко с хрустом, разбрызгивая облачко пыли. Метелки также пылят, пока я продираюсь сквозь заросли. Пройдя десять-пятнадцать шагов, я оказываюсь полностью покрытым этой пылью. Когда я выбираюсь на равнину, то первым делом начинаю отряхивать разом ставшим серым костюм. На это уходит порядочно времени.
Земля под ногами разом становится рыхлой и рассыпчатой, пересушенной. Я с изумлением беру в руки комок почвы, и он тотчас стекает, просачиваясь у меня между пальцами. Почти пыль. В ладони остается несколько мелки камешков, солома да зеленая былинка, каким-то чудом умудрившаяся выжить среди пустыни.
Я бреду дальше. То здесь, то там встречаются зеленые островки, но их немного и мне не хочется заходить на них, оставлять глубокие следы от походных башмаков.
Солнце начинает медленно клониться к западу. Холодает. Я прошел пешком километров с десять по выжженной земле, но впереди ничего не меняется, до самого горизонта пейзаж столь же уныл и безрадостен.
Нерешительно я поворачиваю назад. Неожиданно замечаю невдалеке какую-то корягу и направляюсь к ней. Словно именно там найду ответы на все тревожащие меня, легкими булавочными уколами, вопросы.... раз от разу становящиеся все настойчивее. Пока упорно молчит, в полудреме, моя опустошенная память.
Присаживаюсь на корягу (некогда это была ель; голый ствол до сих пор слабо пахнет смолой и белеет, словно скелет неведомого чудовища, погибшего в пустыне от жажды). Мысли мои плавно текут, останавливаясь, то на одном то на другом, но в них нет и намека на мою персону. Словно они принадлежат другому человеку. Странному человеку, о который мне решительно ничего не может рассказать.
Наконец я бросаю бессмысленное копание в собственной памяти и, поднявшись со ствола, быстрым шагом возвращаюсь к темнеющему на фоне заходящего солнца лесу. Отсюда холм, с которого я начал путешествие, кажется далеким вулканическим островом, затерянным в бескрайнем неподвижно застывшем как на картине море. За холмом виднеется гряда противоположной стороны долины; лесок, спускаясь, уходит к югу.
Остальное пространство занимает бесплодная земля.
И обязательно надо взглянуть на свое отражение в воде, обязательно надо. Как только найду ее, эту воду.
1 2