Он чурался раскованности в суждениях, выбор, какой бы то ни был, превращался для него в муку, а отношения с властью, несмотря на отсутствие языкового барьера, тягостны и неохотны. Я не упомянул о наших празднествах, по-моему, его утешал лишь салют на Четвертое июля. Он вообще жил в каком-то коконе в своем крошечном мирке, совершенно не приспособленный к традициям нашей страны или вовсе, как это ни печально, не желающий их принимать. Вот и нынешнюю разрядку между нашими державами Евражкин воспринял весьма скептически. Более того... да что говорить, сами его суждения во время приснопамятного спора об абстрактном мышлении говорят сами за себя. Вы представляете, Макс, он сказал, что не верит в науку. Он, ученый, говорил полную чушь о каких-то высших существах, которые, контролируют наше развитие, для которых мы - нечто вроде подопытных животных, а планета - полигон для проведения своих экспериментов. Нет, не социально-политических, отнюдь, связанных скорее с НТП, с гуманитарным развитием социума.
Дурная была лекция. Вроде бы уважаемый человек, достойный член общества, интересный собеседник и известный ученый, а городит Бог знает что. По Евражкину выходило, что ни один человек в нормальном состоянии не способен придумать ничего, даже колеса. Да что колеса, он и огонь-то приручил лишь оттого, что так захотели эти его высшие существа. Все открытия, говорил Евражкин, были сделаны лишь потому, что люди, которые их совершили, обладали способностью, пускай и не осознанной ими самими, к общению с этими сверхсуществами.
- Бред, - пробормотал я, никак не ожидавший подобного ни от Стернфилда, ни от Евражкина.
- Вот и я о том же. Сущий бред! Меж тем Евражкин утверждал, что каждый талантливый человек, независимо от пола или расовой принадлежности, непременно имеет способ связаться с этими высшими. Что-то вроде крохотного радиоприемника, через который и посылают ему сигналы высшие. Евражкин не сказал, чего именно хотят его высшие от нас, ставя свои эксперименты, но в существование приемника он не сомневался ни на йоту. "Ручаюсь, говорил он, что в каждом гении сидит такая штука. В один прекрасный момент она начинает работать и тогда.... Был врач - и хоп! - приемник принял сигналы, стал Чехов. Или Дарвин. Или Пастер. Или еще кто-то. Приемник работает, и человек пишет Пятую симфонию или открывает деление атома, изобретает телеграф или создает "Войну и мир", он может послать спутник в космос, а может написать "Данаю". Он может все то, что получает его приемник, но никак не более того. Его прибор может быть настроен на широкий диапазон, - и так появляются да Винчи, Декарт и Ломоносов, или узкий, и тогда возникают Резерфорд, Вольта, Гальвани, совсем узкий - вот вам Маргарет Митчелл".
Кто-то спросил его насчет Гитлера и Наполеона, не пользовались ли они для достижения своих целей тем же самым. Нет, ответил Евражкин, инстинкт власти заложен в наших генах, со времен первых живых организмов, появившихся на Земле, мы пользуемся им, едва научившись дышать, пользуемся, даже не замечая того, а вот абстрактное, иррациональное мышление - увольте. Ни одна обезьяна по собственной воле не добудет огонь, не станет создавать орудия труда. Да, научить ее всему этому можно, но только навязав ей свою волю и никак иначе.
Признаться, мы растерялись. А Евражкин заметил тогда, что на самом деле, таких людей, что имеют приемник за всю историю человечества были сотни тысяч. Всякий, выделяющийся умом из серой массы, делает это не только и не столько по своей инициативе, голову готов дать на отсечение.
"И мы с вами?" спросил я его. "Вполне возможно, ответил Евражкин, такой возможности я не могу исключить".
Стернфилд замолчал. Каюсь, мне хотелось рассмеяться над тем, что он мне рассказал как над остроумной шуткой старого знакомого, но хотя бы улыбнуться я не смог. А можно было ли принять за шутку слова Стернфилда? кажется, такая мысль даже не пришла мне тогда в голову. Пришла противоположная - о помешательстве самого Евражкина; в данной ситуации: бар аэропорта Хитроу, спустя два часа после конференции, над которой буквально витала непостижимая смерть ученого, - она казалась мне вполне правдоподобной.
- Но как же тогда?...
- А вы послушайте дальше. Евражкин пообещал, что докажет свои слова делом! Вы представляете?
- Признаюсь, с трудом. Я понимаю, что он согласился взвалить на себя еще один груз.
- То-то и оно. Помимо всего прочего, но не в ущерб своей работе. Да, жаль, вы его не знали, если уж он заведется....
Официантка принесла ему заказ и забрала нетронутую чашку. Все это время Стернфилд выразительно молчал, хотя девушка явно не была настроена подслушивать его речи: сделав свое дело, она незамедлительно отправилась к соседнему столику.
- Я только одного не понял, Сай, - я не знал, как лучше выразиться, все сказанное Стернфилдом сбило меня с толку окончательно. - Если Евражкин утверждает, что... скажем, каждый миллионный житель Земли имеет в теле приемное устройство, так почему же до сих пор его никто не обнаружил? И как, если не секрет, умудряются распространять свои приемники высшие силы? - через операцию, после похищения?
- Да нет же, нет, - Стернфилд отбросил прежнюю скованность совершенно, теперь мне предстал человек, с которым доводилось общаться в прежние годы: энергичный, уверенный в себе, не лезущий за словом в карман. - Все гораздо проще. Этот приемник, чем бы он ни был и где бы ни находился, органического происхождения: некое образование, преобразующее некие сигналы, из космоса ли, с самой Земли, в образы, например зрительные, слуховые или какие-то еще, в то, что мы называет галлюцинациями, но особого рода - в привычном нам понимании, то есть, сны.
1 2 3 4 5 6 7