.. Так в тоскливом томлении я добрался до станции. Нарастающим свистом всверливались в мозг электрички, приостанавливались, выбрасывали порции пассажиров и ушлепывали дальше.
Она выскочила из последнего вагона, подставила себя для поцелуя:
- Понимаешь, такая дичь: лопнуло паровое-залило всю кухню...
Я не стал выспрашивать подробностей.
Увидя мышиный трупик, Лика вскрикнула, отскочила.,
- Бедный мыш,- сказала она, подходя. Скинула каракульчовую шубку, сдернула черные с розой рукавички и, сев на скамейку, попросила сигарету. Она отломила фильтр и вставила ее в маленький резной мундштук. Закурила. А я думал: откуда у нее эта шуба? Но так и не решился спросить. Курить стала?
- Бедный мыш,- сказала она, глядя снизу вверх сквозь сизость дыма.Ошибка в науке - путь к истине, да? - произнесла как можно мягче, будто дунула ребенку на ушибленное место.
Я так соскучился по ней за три недели, что мне просто расхотелось произносить какие-нибудь слова. Я посадил еe возле топящейся чугунки, сам сел у ее ног. Мне хотелось надышаться ею. Я дул на ее озябшие пальцы, а она подставляла их-каждый отдельно. Целовал ее колени, волосы. Она не отвечала на поцелуи-она принимала их покорно и немножко даже отстраняясь.
- Ты кому-нибудь когда-нибудь протягивала губы или руки, чтобы обнять?-спросил я, слегка уязвленный.
- Никому.-И объяснила: -Мне важно быть убежденной, что я не выпросила любовь, как подаяние.
Я хотел понять ее и поверить. У меня самого было что-то подобное-я тоже не любил навязывать своей любви.
Она заправила распавшиеся волосы за уши, по лицу ее бежала огненная рябь, бровь ее серповидно напряглась:
- Женщины бегут от любви, чтобы поверить в нее.
- Но, может быть, пора мне поверить?..
Она пожала плечами и как-то странно посмотрела вбок. Вынула шпилькой из мундштука остатки пепла.
- Я не знаю... Я не верю, что я тебе буду нужна, как только... Ты все ждешь от меня чего-то, чего-то сверхъестественного, на что я, наверное, неспособна. Чего-то ждешь, требуешь, И даже не замечаешь, как ты деспотичен...
- Это я-то? Который дает тебе полную свободу?
- А может быть, мне не нужна эта свобода? Ты хочешь, чтобы я совсем растворилась в тебе... Я я так порядочная обезьяна - я становлюсь тем, с кем нахожусь...
И вообще... У нас в театре уборщица беременная ходит, и я вдруг замечаю, что начинаю, как она, ходить -- живот вперед, спина прямая, боюсь столкнуться с идущими навстречу. Черт знает что...
- Значит, ты гениальная актриса.
- Тебя бы к нам главрежем,- улыбнулась примиряюще.
Лика опять закурила, а я поставил разогреваться тушенку.
- Кто это тебе такой мундштук подарил? - спросил я.
- Лео. На рождение. Разве ты не помнишь? Деревянную пепельницу я мундштук-из Закарпатья привез.
- Он хорошо изучил твой вкус,-сказал я весело.
- Да уж не в пример некоторым, которые считают, что знают меня насквозь,-сказала она тоже с веселой, задиристой ноткой.
Мы поужинали прямо из консервных банок, и Лика вдруг заспешила. Сказала, что с утренними поездами неудобно, можно опоздать. А я-то думал, она останется ночевать. Насчет поездов-это была плохо придуманная неправда. Если бы ей хотелось быть со мной, как мне с ней!
Наверно, в этот вечер я впервые почувствовал, что Лика ускользает от меня. Был даже порыв - бросить все, ехать вслед за ней, быть с ней, только бы быть с ней!
Но я остался со своим мышем.
Я похоронил его утром со всеми почестями - гражданской панихидой,которая выражалась в мысленной речи в его честь. На бугорок я положил камень.
Лика открыла дверь, немножко отпрянула, глаза ее расширились. (Я все-таки поехал к ней дня через два.)
- Вот честно - не ожидала,
- Не рада?
- Глупый.- Распахнула мое пальто, ткнулась лицом в грудь, посмотрела снизу вверх, держась за лацканы. Когда она так смотрела, было в ней всегда молитвенное, добренькое-добренькое.-Фу! Мокрый.-Отряхнула кисти рук.-Ты не представляешь, как это здорово, что ты приехал. Просто я, правда, тебя не ожидала и внутренне не подготовилась - как будто срочный ввод без репетиции, прости за профессионализм. И за правду! Я просто вся была занята иным, и ты меня застал врасплох - как будто я не причесана.
- Так и не научилась быть со мной естественной.
- Но и ты-тоже.-Она открыла дверь в комнату, повернулась на одной ножке, приглашая меня войти. Я задержался, пропуская ее вперед.
Стол был застлан газетами, под которыми ощущались вогнутости и выпуклости.
- Я тебя сейчас буду кормить... Ты никуда не спешишь? - Она посмотрела на меня с затаенным ожиданием, как будто хотела, чтобы я куда-нибудь спешил.- У меня все по-холостяцки. Прости уж,- сказала она, откидывая газеты и раскрывая залежи на столе. Тут были открытые коробки шпрот и сардин, латка с недоеденной тушенкой, плетеная корзиночка с хлебом, надкусанный эклер, кувшинчик со сливками. Она попробовала пальцем кофеварку.- Еще теплый. Иди умойся... Нет охоты прибираться: поздно придешь, а утром - каждый день репетиции, перед выпуском. Одна. Раза два был Лео. И все.
Она пользовалась этим правом быть искренней и рассказывать мне все. И я был рад этому и с благодарностью принимал ее признания. В этом мне чудилась даже какаято прочность нашей любви. И все же мне не верилось сейчас, что она совсем откровенна, А самое неприятное - игра в откровенность. Это уж хуже лжи и хуже воровства.
Умылся. Сел, налил себе кофе и сливок. Подумал: она ведь никогда не пьет со сливками - только черный.
- Ты пьешь теперь со сливками?-И пожалел, как будто шантажировал. Она покраснела.
- Нет. Это Лео. Как раз сегодня утром был Лео.
Когда она сказала "раза два был",-за этим звучало--был вообще, но не вот только же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35