И в этом деле снова-таки участвовал – в сочетании с его идеей фикс – научный гений героя, за которого он себя принимал.
Поскольку он одновременно занимался и шитьем детского белья, заржавевшие иголки на тонкой деревянной ручке и на вибрирующей мембране пришлось заменить золотыми, дабы уберечь их в дальнейшем от порчи.
В один из вечеров Луций попросил доставить ему тут же описанную им некую тяжелую старинную игрушку, ассоциировавшуюся в его памяти с крещением дочери.
В давние времена в Египте коптские священники во время службы пользовались в качестве подспорья своей памяти доской из сикомора, которую можно было легко переворачивать в нужный момент. Устанавливали ее сбоку от алтаря, а на обеих сторонах доски был выгравирован текст молитвы на их языке.
Доску с молитвой благоговейно воспринимали как саму мессу, потому что она содержала ее глагол, и после использования аккуратно прятали в шелковый чехол с красиво вышитым на нем латинским словом «Дух», украшенным различными узорами.
В память о крещении Джиллетты Луций подарил Флорине подобную доску, увиденную им как-то вместе с целехоньким чехлом в витрине антикварной лавки.
Больному передали доску и чехол, и часто поутру он брал с улыбкой их в руки, вспоминая праздничный день в жизни своего ребенка.
К вящей славе Кантреля и его метода все чаще повторяющиеся периоды полного сознания обещали безумцу верное и полное выздоровление.
В этот момент возглас Луция вернул нас к его комнате, и вскоре мы все опять стояли у ржавой решетки с золотыми петлями.
На зеленой табличке виднелась новая линия меток, наверняка, судя по их виду и размеру, сделанных с помощью шила и туазы, а также лампы и бубнового туза.
Явно очень взволнованный, Луций поставил на свежую строку кончик иглы, и из глубины рожка послышался на букве «а» долгий веселый звук, напоминавший радостные попытки детей, которым жадно хочется говорить, и очень похожий на образец, предоставленный концом фразы «О, Ребекка…»
Безумец издал еще один возглас, похожий на тот, который, очевидно, был вызван перед этим первым прослушиванием детского голоса. Растерявшись от мысли о том, что он достиг цели, Луций прошептал:
– Ее голос… это ее голос… голос моей дочки!..
Затем он произнес, задыхаясь от волнения, слова, словно обращенные к кому-то рядом:
– Это ты, моя Джиллетта… Они тебя не убили… Ты здесь… рядом со мной… Скажи, дорогая…
А между этими отрывистыми фразами словно ответ ему звучал обрывок слова, без конца воспроизводимого им.
Кантрель тихонько отвел нас подальше, чтобы дать возможность спокойно завершиться спасительному кризису. Он выразил при этом свое восхищение Мальвине, чье пение привело к счастливому выздоровлению больного. После этого мы двинулись вслед за ним по длинной, ведущей вниз тропинке.
Глава шестая
Спустилась ночь, и безоблачное небо осветилось волшебным светом почти круглой луны.
Попав теперь в нижнюю часть парка, мы увидели на некотором расстоянии от речки в скалистых берегах какую-то седовласую нищенку-старуху, работающую за заваленным какими-то предметами столом рядом со стройной негритянкой с обнаженными руками и красивым мальчиком лет двенадцати, одетым в лохмотья.
Пока мы медленно приближались, Кантрель стал рассказывать нам об этих людях.
Одним воскресным вечером, прибыв в Марсель после морского путешествия, Кантрель заметил среди толпы некую Фелисите, знаменитую гадалку, как раз демонстрировавшую на ветру с помощью своего внука Люка искусство предсказания.
Зная, что все это шарлатанство, Кантрель тем не менее во время сеанса был неоднократно поражен действительно любопытными приемами, которые ему захотелось использовать для своих собственных работ.
Когда толпа разошлась, он заключил с прорицательницей сделку, с тем чтобы заручиться на время безоговорочной помощью ее и ребенка.
По прибытии в Locus Solus Фелисите и Люк вполне удовлетворили своими услугами ожидания хозяина, который в нашу честь попросил их держаться в этот день наготове.
Негритянка была юной суданкой по имени Силеис.
Завидев нас, Фелисите убрала листок, исписанный таинственными знаками и цифрами.
Затем она взяла из корзины и выложила в ряд на столе четыре яйца среднего размера, непроницаемая скорлупа которых казалась толстой и твердой, после чего открыла дверцу большой клетки, откуда вышла птица с разноцветным оперением. Птица эта отдаленно напоминала величественного павлина, хоть и была размерами поменьше. Кантрель сказал нам, что это «радужница», самка «радужника», представителя семейства куриных с острова Борнео, принадлежащего к слабо изученному виду, получившему свое название за тысячецветное оперение.
Великолепно развитый хвостовой аппарат, эдакий прочный хрящеватый остов, поднимался сначала вертикально, раскрывался верхней своей частью к голове, образуя над телом птицы настоящий балдахин. Внутренняя часть была обнаженной, а снаружи отходили длинные густые перья, отброшенные назад подобно роскошной гриве волос. Самый конец остова оканчивался, словно острием, и держался параллельно столу в виде чуть изогнутого ножа. К балдахину винтами была привинчена золотая пластина, под которой какой-то неведомой притягивающей силой удерживался довольно тяжелый «ком» воды объемом с пол-литра, поведением своим напоминавший простую каплю на кончике пальца, готовую вот-вот сорваться.
Радужница остановилась перед первым яйцом, наклонилась, будто в глубоком реверансе, и тихонько принялась бить по скорлупе острым концом своего мощного хвоста, вынося его далеко вперед за голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82