Итак, будет большая церемония и много приглашенных: все мои подруги из ассоциаций, все те, кому я помогаю на малых предприятиях. Но на следующий день новая жена лежит на кровати, в то время как дом полон народу. Она совсем молоденькая девчонка, маленького роста и не очень красивая, но что меня особенно шокирует в ней, это ее поведение: она ни приветлива, ни любезна. Она не говорит.
Мои дети, не понимающие происходящего, носятся по маленькой квартире. На четвертый день вторая жена все еще в постели, далее когда ее отец приходит навестить ее. В тот день моя девятилетняя дочка приносит ей поднос с фруктами. Дочка вежливо предлагает ей угощение. Та остается неподвижной, ни к чему не притрагивается, ни «спасибо», ни «да», ни «нет». И я слышу, как ее отец кричит на нее:
– Ребенок пришел к тебе, это означает, что семья говорит тебе: «Добро пожаловать!» Шевелись, делай что-нибудь!
Может, она была напугана или считала, что попала туда, где ее никто не ждал. Может, она страдала, как и я в то время, от необходимости выносить натиск мужа намного старше ее. По слухам, она согласилась на брак из-за денег и возможности приехать во Францию. Ей, я подозреваю, должны были дать две или три тысячи французских франков. Это девочка из деревни, одна из моих племянниц, значит, из нашей семьи и сонинке, как и я. Я смотрю на нее с порога комнаты – замкнутое, угрюмое лицо. Если бы она вела себя иначе, я могла бы пожалеть ее. В конце концов, она находится в той же ловушке, что и я в пятнадцать лет. Но у меня решительно нет желания расчувствоваться; впрочем, все вокруг шокированы ее поведением.
Я поняла, что она не будет ни другом, ни союзником. Я подозреваю, что она приехала с твердым убеждением: жить с другой женой – это сойтись в поединке с врагом. И она сразу же начала вести себя как враг. Даже в мелочах.
Чтобы поговорить с ней о сексуальных отношениях, самом важном для меня, я использовала в качестве посредника – как это принято – женщину из касты.
– Скажи ей, что я даю ей мужа, как минимум, на два месяца.
Но три недели спустя она отвечает мне через посредника:
– Вторая жена говорит, что надо теперь делать это по очереди.
Я понимаю, что, к сожалению, у нее тоже не все гладко.
Она молодая, муж взял ее девственной и, без всякого сомнения, «вырезанной». И требует сексуальных отношений каждый вечер, чего она не выносит. Не повезло. Поэтому я вынуждена ответить:
– Хорошо, он спит две ночи с ней и две – со мной.
Я ненавижу его, не хочу, чтобы он лежал в моей постели. Я пойду к гинекологу и попрошу поставить спираль. Я должна принимать таблетки некоторое время, но сейчас ни за что не забуду об их приеме.
Мы почти не разговариваем с ней. Она сразу же забеременела и родила девочку. Вторая жена живет в своей комнате, я – в своей. Разговоры ограничиваются приветствием и фразой «Пора есть». Ни подруги, ни враги.
Похоже, они с мужем не очень ладят. Она, наверное, ссорится с ним в постели или в другом месте, я не знаю. Но знаю наверняка через «африканский телефон», что она позволяет ему одурачивать себя. Он пугает ее глупостями типа: «Если ты будешь плохо себя вести, другая отправит тебя в Африку. Это просто для нее, ведь у тебя нет документов!»
Он ей рассказывает, что во Франции вторые жены быстро изгоняются, что первые жены цепляются к ним по малейшему поводу и воюют с мужьями. И она, очевидно поэтому, не разговаривает со мной, не задает мне вопросов и верит во все, что он ей говорит.
Я могу отправить ее обратно, я ее враг, значит, все ее несчастья начнутся из-за меня. В полигамии задача некоторых мужчин ясна: «Разделяй и властвуй».
Я никогда не знала подобных войн в моей семье, ни у моего дедушки, ни у родителей. В результате молодая супруга воображает себя теперь хозяйкой дома и ненавидит меня. Она ничем не делится ни со мной, ни с моими детьми.
Поскольку она беременна и получает маленькое пособие, муж щедро дает его ей каждый месяц (примерно шестьсот франков). В то время как то, что причитается мне за моих пятерых детей, он оставляет себе! Он делает покупки для дома, но ни сантима не попадает в мои руки. Вот почему я сама покупаю одежду, обувь, как и все, что касается школы для моих детей. Я ничего не говорю. Ведь одно лишнее слово – и начинается ссора.
И я уже не могу заставлять жить в этой атмосфере своих детей. Моя вторая дочка однажды выступила против своего отца (ей было тогда девять лет):
– Если ты еще когда-нибудь притронешься к маме, я ударю тебя.
Он посмеялся или сделал вид, что посмеялся, но это успокоило его немного. Однако ненадолго. Он хочет убедить свое окружение и даже мою собственную семью, что если в нашем браке что-то не ладится, то потому, что я ревнивая и злая. В этом его гордыня самца. Он никогда не признает, что я не люблю его, другая, очень вероятно, тоже, что сексуальные контакты мне противны и если бы я была тогда более искушенной в подобных вопросах и свободна, как другие женщины, то сказала бы об этом больше. Но из-за уважения к себе и детям я ограничиваюсь главным.
На грани нервного срыва я уезжаю ненадолго с детьми в Нормандию. Двоюродный дедушка, поля, сад, луга и коровы, вкусное молоко, нежность этого человека, приветливость соседей – его единственной семьи – заставляют нас забыть о жизни в Париже. Увы, страшное горе ожидает меня. Судьба!
Мэрия в последний учебный день, в четверг, организовывает поездку на берег моря. Я записалась туда с детьми и даже пригласила вторую жену с ее ребенком сопровождать нас, чтобы посмотреть Францию. А главное – показать, что я ей не враг, как она считает. Мы готовимся к пикнику – сэндвичи, сумка-холодильник, круассаны, все готово к обеду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52