«У меня проси, я сильней».
Их сотни там, на небесах, богов, они бессмертны, поэтому там собрались давно забытые безработные боги – Митра, Осирис, Зевс. Им уже делать нечего, они тоскуют от скуки много бесконечных веков. Может быть, у них попросить милости? Или не надо: они забыли свое ремесло, они давно ушли на пенсию, предоставив управлять миром тем, кто помоложе, – Аллаху, Христу, Будде? Может быть, у этих просить помощи? Но кто из них сильнее, кто главнее? Ведь они ссорятся друг с другом из-за власти, ведь каждый из них считает истинным богом себя и всем, кто не верит в него, пророчит страшные муки в загробном мире. Всем. И тем, кто не верит ни в какого бога, и тем, кто поклоняется другим богам. Какому же богу молиться, у кого просить, чтобы не ошибиться? Или богов не выбирают? Или боги даются при рождении человека по цвету его кожи? Только потому, что он, Алексей Ченцов, родился в России, он должен верить и безропотно служить Христу? Но ему противен этот бог. Он противен Алексею жалкой своей проповедью непротивления злу насилием, своим чрезмерным честолюбием, требующим от человека лишь одного – бездумного подчинения, рабства. На земле бесчисленное множество богов, а человек должен служить себе самому.
Ссорьтесь, боги! Никто из вас не изменит того, что должно случиться, потому что вам не подвластны ни жизнь, ни смерть.
– Ксения… – сказал он.
Василий Тимофеевич сидел спиной к двери, он вздрогнул, испуганно вскочил со стула, встал между Алексеем и Ксенией.
– Чего тебе, голубок? – спросил он. – Не беспокой ее…
Алексей молча отстранил его. Ксения закрыла голову руками, зашептала:
– Не подходи, не подходи…
– В чем же я виноват перед тобой, Ксюша? Встань!
– Изыди, сатана! – закричал Василий Тимофеевич. Он вертелся вокруг Алексея, а подойти боялся. – Берегись, сестра, дьявол тебя испытывает!
– Идем отсюда, Ксеня, – говорил Алексей, – слышишь, заклинаю тебя любовью нашей.
– Не любит она тебя, не любит! – кричал Василий Тимофеевич. – Сгинь, сатана, будь ты проклят, антихрист! Скажи ему, сестра, скажи…
Ксения подняла голову, она ничего не видела сейчас – ни Василия Тимофеевича, ни Алексея, холодный туман стоял перед глазами.
– Ты антихрист, – сказала она, – я просила тебя: «Ищи бога», – а ты и меня хотел искусить. Я отрекаюсь от тебя, а от Христа не отрекусь…
– С ума сошла! – закричал Алексей. – У-у, черт старый, сморчок, гнида! Я знаю, кто ты! Это твоя работа! Сердца у тебя нет, кровопиец…
– Не ори, чего орешь? – осмелев, спокойно сказал Василий Тимофеевич. – Проваливай отсюда…
«Господи, что я наделала!» – с ужасом подумала Ксения.
Утром приехал Михаил. Он вымок под дождем, кашлял, дрожал и все время старался отлепить со лба и глаз мокрые волосы, но они будто приклеились.
Ксения только что проснулась, она лежала на кровати, смотрела на Михаила без страха, без отвращения, с одним лишь любопытством. Он перехватил ее взгляд, губы его дрогнули, еще более несчастным стало лицо. Он подошел к ней, проговорил:
– Сестра, прости! – и заплакал.
– Уйди, дай одеться мне, – сказала Ксения.
Всхлипывая, Михаил покорно побрел в сени.
Когда Ксения вышла поздороваться со всеми, Василий Тимофеевич растроганно обнял ее, поцеловал в лоб и поздравил с приездом Михаила. Он и Михаила поцеловал, а потом, соединив их руки, сказал:
– Ну, поцелуйтесь же на радостях, дети мои, и пусть мир и любовь согласно живут между вами!
Дикими глазами взглянула Ксения на Михаила и будто остолбенела. Он осторожно, почти виновато прикоснулся холодными губами к ее губам.
Весь день шел дождь. Он глухо ворчал за окнами, бился в стекла. Ветер прижимал к земле тяжелые тучи. В избе стояла полутьма, пахло мокрой одеждой и портянками. Умиротворенная радость была написана на лицах сектантов, разговаривали они шепотом, двигались медленно, торжественно и улыбались друг другу многозначительно, ласково. Приехал из города брат Федор. Усталый, мокрый, он ввалился в сени, долго отряхивался от дождя, смотрел на всех недобрыми глазами, но в конце концов и его коснулось общее праздничное настроение, и он тоже обмяк. Закинув за спину руку, почесав горб, он подозвал Ксению и вытащил из кармана влажный кулек со слипшимися медовыми пряниками.
– Покушай, сестра.
Однако общая радость не тронула ни Ксению, ни Михаила. Оба они были печальны, растерянны, оглушены. Их старались оставлять одних, но они, сидя в разных углах комнаты, отвернувшись друг от друга, молчали.
– Сестра, – наконец с тоской спросил Михаил, – ты простила меня?
– А чего тебе от моего прощения, – ответила Ксения, – тебя бог простил…
Он вздохнул, помолчал.
– Нехорошо говоришь… А я люблю тебя знаешь как… Я добрый, я для тебя все сделаю… Скажи – на руки возьму и буду нести, сколь пожелаешь!
– Надорвешься, – ответила Ксения.
– Нет, Ксень, нет, – торопливо сказал Михаил, – в жизнь не устану.
Неожиданно Ксения вспомнила то, что произошло так недавно и уже так давно на сеновале, и с ужасом подумала: «Господи, неужто и впрямь он люб мне станет?!»
Она шарахнулась от него, и Михаил, словно поняв ее мысли, опустил голову, вздохнул горестно:
– Не любишь ты меня, зачем же замуж соглашаешься? Что это за жизнь будет?
Столько отчаяния, столько тоски было в его голосе, что Ксения чуть не заплакала от жалости к нему, к себе самой. Он был так же несчастен, как и она.
– А ты зачем на мне женишься, коли знаешь, что не люблю? – спросила она.
– Мила ж ты мне.
– Другую бы поискал…
– Так нету более невест… В миру-то их эвон сколько…
– Поищи, найдешь…
– Эх, сестра, сестра, жестока ты сердцем… Нет, не оставил тебя сатана… Господи, неужто любви промеж нами так и не будет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33