однако почтенный Мартон Бако втолковывал их тетушке Салмаш с такой невозмутимой, серьезностью, что ей даже в голову не приходило усомниться в услышанном.
– Как поживает наша душенька барышня Арапка? – спрашивала, к примеру, жена нотариуса.
– Не знаю. Ночью ее увезли в Вену, – отвечал почтенный Бако.
– В Вену? Зачем же это повезли ее туда?
– На ней женится важный барин.
– Какой такой барин?
– Какой-то секретарь, агент или референт!
– Ах, боже правый! Молодой?
– Лет шестидесяти шести, что ли.
– Да, ничего не скажешь – в годах. И зачем только выходит бедняжка за этакого старика?
– А затем, чтобы освободить с помощью этого барина своего отца.
– Стало быть, его преподобие и в самом деле осужден?
– На галеры!
– Святая Мария! Что ж там с ним будет?
– А вот начнут переправлять галеры из Европы в Америку, так он станет канат тянуть.
– Вот уж впрямь страшное наказание!
– Что и говорить!
Почтенный Мартон Бако, как мы уже заметили, преподносил все эти новости с серьезным выражением лица, и тетушка Салмаш готова была поклясться, что каждое его слово – святая правда.
Однажды утром она нагрянула к доброму кастеляну с вопросом:
– Правда, что вы гостей ждете?
– Ждем. Вам-то откуда известно?
– Сегодня утром я по привычке гляжу на замок и вдруг вижу – в правом крыле все трубы дымят: топят, значит, в тех комнатах, где прежде не топили. Видать, ждут кого-то. Кого же, а?
На сей раз дворецкий сказал чистую правду:
– Молодой барин сегодня приезжает.
– Какой же? Ведь их у вас трое.
У дворецкого и на это был готов ответ:
– Гвардеец.
– Гвардеец? Нешто ему позволено оставлять короля?
– Король на это время другого к себе берет.
– Стало быть, это гвардеец приедет? Интересно, каким образом он сюда явится?
– Натурально, верхом.
– Верхом? А какая у него лошадь?
– Белая, как снег.
– А одет он во что?
– Мундир сплошь кармазиновый, с золотыми позументами, соболья шапка с пером и плащ из леопардовой шкуры.
– Из леопардовой? Господи боже! В жизни не видала еще леопарда.
Выслушав эту новость, тетушка Салмаш пустилась бегом по деревне.
В тот день в замке действительно ждали гостя.
От Эдена прибыло письмо, написанное им теперь уже собственноручно и отправленное из Лемберга. В письме, доставленном посланным вперед гонцом, он уведомлял мать о дне своего приезда.
После обеда госпожа Барадлаи велела запрячь дорожную карету и поехала встречать сына на последнем перегоне.
Она отправилась одна, не взяв с собой никого из домашних.
В Суньогоше, на станции, она дождалась сына. Эден прибыл точно в назначенный час, когда едва начало смеркаться.
Встреча была нежной и трогательной.
– Если бы ты только знал, как меня напугали твои дорожные злоключения!
– Все уже позади, мама. Наконец-то мы свиделись, – ответил юноша, целуя мать.
Они не стали терять времени; Эден пересел в карету матери, и лошади быстро помчали их в Немешдомб.
Еще засветло они достигли деревни.
Над садами возвышался крутой холм, с которого была видна вся алфельдская равнина; у подножья холма росли сосны, сквозь их темную зелень проглядывало серое здание из мрамора, построенное в египетском стиле? в лучах заходящего солнца стены его отливали золотом.
Эден остановил карету.
– Мама, давайте сойдем.
Госпожа Барадлаи поняла сына. Они вышли из кареты.
Эден подал матери руку и молча повел ее к сосняку на холме.
У подножья его, в стороне от мраморного портала, приютилась маленькая хижина. То было жилище сторожа, охранявшего семейный склеп Барадлаи. Эден позвал старика.
Сторож появился со связкой ключей, отпер одну за другой две двери, одна из которых была из массивного железа, а другая – из чугунного ажурного литья; он зажег фонарь и проводил мать и сына по ступенькам внутрь склепа.
В полутьме подземелья сторож показал им недавно замурованную нишу, возле которой на мраморной доске сияли выгравированные золотом ордена, расположенные в ряд под дворянским гербом. Тут почивал человек с каменным сердцем, набальзамированное тело которого даже после его смерти не превратилось в прах.
Мать и сын, держась за руки, стояли в склепе, испытывая одни и те же чувства: можно было подумать, что каждая капля крови сына, прежде чем совершить свой круговорот, невидимо проходит через сердце матери. Оба они думали об усопшем и мысленно обращали к нему одни и те же слова. Затем они обняли друг друга и возвратились в мир живых.
В замке Эдена встретили знакомые лица. Старые слуги, старый дворецкий, как всегда, отвешивали поклоны, только, пожалуй, еще более низкие. Ведь отныне молодой барин уже вступал в права главы семьи.
В лице матери Эден не нашел никаких изменений Она казалась такой же холодной и печальной, как тогда, когда он видел ее в последний раз. Для нее траур начался уже давным-давно, лишь черное платье она надела недавно.
Госпожа Барадлаи и теперь разговаривала с сыном все тем же холодным, бесстрастным тоном, казалось, за стеной все еще находился безжалостный судья, взвешивавший каждое ее слово и выносивший строгий приговор за проявление малейшей чувствительности.
Когда Эден, сменив дорожное платье, снова спустился в зал, мать повела его на отцовскую половину дома.
– Отныне эти комнаты – в твоем распоряжении. Ты должен принимать людей, которые будут приезжать с визитами. Ведь тебе известно, что наш дом посещает много гостей. Узнав о твоем прибытии, они непременно поспешат сюда. Теперь ты здесь хозяин.
– Как тебе угодно, мама.
– Мы богаты, и наши дела должен вести мужчина. Хозяйство у нас большое и разнообразное; тебе надо будет привести его в порядок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189