Семья Барадлаи вернулась с кёрёшской виллы в Немешдомбский замок.
Лазарет перевели в другое место. Государство могло теперь позаботиться о раненых, и барская усадьба приняла свой обычный вид.
Но все вокруг было живым олицетворением меланхолии.
Двор усыпан опавшими с платанов желтыми листьями, деревья в парке покрылись багрянцем, листья на них пожухли и поблекли. Большая часть замка была необитаема, окна плотно закрыты ставнями. Во дворе нельзя было заметить даже следа проехавшего экипажа – гости сюда не наведывались, а домашние не выходили из своих комнат. Созерцание природы приносило горечь, и даже вольный воздух тяжело давил. Нет, куда приятнее было сидеть в четырех стенах.
Прислуга ходила в трауре – его надели после смерти отца молодой барыни. Внук покойного тоже был в черном. Жестоко одевать так ребенка и приобщать его к скорби взрослых. Младший сынишка Эдена плакал с утра до ночи. Он хворал, а дети в таком возрасте тяжело переносят болезнь; она причиняет им жестокие страдания.
Семья проводила дни в узком кругу, в одной комнате. Проходят, бывало, часы, а никто не проронит ни слова, а потом обе женщины заговорят разом, причем всегда об одном и том же, словно их думы прикованы к одному предмету, витают в одной сфере.
Пожалуй, единственный друг в такое время – книга, ее молчаливо беседующие с тобою строки.
Есть такие слова, в которых сокрыт и вопль, и небесный гром, и похоронный звон колоколов, слова, похожие на приглушенный бой барабанов, затянутых сукном, чтобы притушить звук.
В осенние месяцы того памятного года такие слова нетрудно было обнаружить в газетных столбцах. Прочитав их, Аранка, дрожа всем телом, кидалась Эдену на грудь и безмолвно обвивала его руками, словно надеясь, что это поможет ей защитить мужа.
А как бледны были их лица!
Однажды мальчик робко спросил у матери:
– Может быть отец наш онемел?
Однажды, в поздний вечерний час, вся семья молча коротала время. Притихший ньюфаундленд Джаянт вдруг неожиданно вскочил и с яростным лаем кинулся к дверям. В соседней комнате послышались тяжелые шаги.
Джаянт совершенно вышел из повиновения, выл; лаял, кидался на дверь. Такое поведение никак не вязалось ни со степенным нравом собак его породы, ни с его хорошим воспитанием.
Эдену пришлось за ошейник оттаскивать пса от дверей и применить угрозы, которые принудили собаку улечься на место.
Дверь открылась, и без доклада вошел посетитель. То был гость, который не привык докладывать о своем приходе. Он имел право входить куда вздумается: в святилище и в женскую спальню, днем и ночью, когда люди обедают, спят, молятся; имел право входить, не спрашивая разрешения и не обнажая шловы. Это был жандарм.
На голове у него красовалась остроконечная медная каска русского лейб-гвардейца, производившая на венгров сильнейшее впечатление. По-видимому, такому сильному впечатлению мы и обязаны тем, что каски эти были приняты в качестве головного убора для нынешних жандармов; вот почему народный юмор и дал им кличку: «Москаль оставил».
Жандарм отдал честь, приложив руку к козырьку каски, и заговорил бесстрастным голосом:
– Виноват, что явился в столь поздний час. Я принес почту из Пешта – Новое здание, второй корпус. Письмо господину Эдмунду Барадлаи.
Итак, беда нагрянула. Эден взял со стола свечу.
– Это мне. Извольте пройти в мою комнату.
– Простите, но я принес «акже письма для обеих дам. Для госпожи Казимир Барадлаи и госпожи Эдмунд Барадлаи.
«Итак – все трое! Значит – все вместе!»
Улыбка появилась на устах обеих женщин. Но только на мгновение. Охваченная страхом, Аранка припала к своему грудному младенцу, а госпожа Казимир Барадлаи испуганно охватила руками голову старшего внука, припавшего к ее коленям.
«Что будет с детьми? На кого останутся дети, если заберут их мать?»
Но что до этого Фемиде!
Жандарм вытащил из-за пазухи красный кожаный бумажник, достал оттуда письма и подал каждой из женщин адресованное ей письмо.
– Буду ждать ваших распоряжений тут, в передней.
Он вторично отдал честь, повернулся на каблуках и вышел.
Все трое, побледнев, изучали адреса и печати на врученных им конвертах. Люди всегда, прежде чем решиться вскрыть такие зловещие письма, долго и с содроганием рассматривают их.
На круглой печати было начертано наименование военного трибунала. Адреса на конвертах были выведены каллиграфическим, канцелярским почерком, надпись: «ex offo» – служебное – дважды подчеркнута.
Аранка отнесла лежавшего у нее на коленях младенца в колыбель. Затем каждый вскрыл письмо. Тем же каллиграфическим канцелярским почерком всем адресатам сообщалось одно и то же:
«Считаю своим долгом переслать вам прилагаемый при сем проверенный и допущенный к отправке документ».
Внизу стояла чья-то неразборчивая подпись.
Приложенными документами оказались письма от Енё.
Письмо адресованное Эдену, гласило:
«Дорогой Эдмунд!
Сегодня я завершу то, ради чего жил, – умру за свои убеждения.
Оставляю здесь свое благословение и уношу с собой веру.
Пролитая нами кровь оросит благодатную почву, и она принесет когда-нибудь свои плоды: счастье для нашей родины и для всего человечества.
Вы спокойно восстановите развалины, рухнувшие нам на голову. Кормило корабля снова перейдет в ваши руки. Рано или поздно, но это неминуемо произойдет.
Наши надгробные камни послужат знаком, указывающим и я подводные рифы, куда не следует вести корабль.
Я умираю, примирившись со своей судьбой. Мне есть на кого оставить свою верную жену и двух маленьких сыновей. Имея такого хорошего брата, как ты, я не тревожусь за них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189