— И Зекке уступил?
— Да, господин Зекке уступил.
Служащий положил два конверта на стол.
— Вот вам расчет. За полтора дня. — И добавил: — Да, да, господин Зекке уступил.
Он осмотрелся и, понизив голос, добавил:
— Ты все думаешь, что сейчас как в старое доброе время? — И так же полушепотом спросил: — Значит, Папиросная Бумага получил в морду?
— Два раза, — сказал Шрадер.
Крысиная Морда снова осмотрелся и шепнул:
— Так ему и надо, этой спартаковской сволочи! — Он подмигнул Шрадеру. — По горло в дерьме! Вот к чему мы пришли! По горло в дерьме!
— Твоя правда! — подтвердил Шрадер.
— Но подожди немного, — проговорил Крысиная Морда и снова подмигнул, — эти господа не долго будут хозяйничать!
— Привет! — сказал Шрадер.
На улице нас встретил все тот же холодный дождь, не прекращавшийся уже с неделю. Несколько шагов мы прошли молча.
— Тебе не обязательно было вступаться за меня, — сказал я Шрадеру, прерывая молчание.
— Оставь, — сказал Шрадер. — Все к лучшему.
Мы вернулись в свою комнату. Немного погодя в коридоре послышались шаги фрау Липман. Шрадер вышел и затворил за собой дверь.
Сначала до меня донесся смех, звуки шлепков, воркование, затем внезапно фрау Липман повысила тон. Она уже больше не ворковала. Голос ее стал крикливым и пронзительным.
— Нет! Нет! Нет! С меня довольно! Если в течение недели вы не найдете работу, вашему товарищу придется уйти!
Я услышал, как Шрадер сыплет проклятиями, его спокойный голос тоже сорвался на крик.
— В таком случае я тоже уйду!
В соседней комнате стало тихо, фрау Липман что-то долго говорила вполголоса, затем вдруг истерически засмеялась и крикнула:
— Хорошо же, господин Шрадер!
Шрадер вернулся в нашу комнату и с силой захлопнул дверь. Он был весь красный. Сев на кровать, он посмотрел на меня.
— Ты знаешь, что эта проклятая ведьма сказала мне?
— Я слышал.
Он поднялся.
— Сумасшедшая! — воскликнул он, поднимая руки к небу. — Дура! Она должна быть благодарна мне за то, что я ложусь с ней в постель.
Меня передернуло от этой грубой шутки, и я почувствовал, что краснею. Шрадер искоса взглянул на меня, лицо его снова стало приветливым, он снял рубашку, взял кисточку и, посвистывая, стал намыливать щеки. Затем он достал бритву и поднял локоть до плеча. Он перестал свистеть, и я услышал слабое, но настойчивое поскребывание лезвия по натянутой коже.
Через минуту он обернулся, держа кисточку в руке. Все его лицо, кроме носа и глаз, было покрыто белой пеной.
— Тебя, видно, бабий вопрос не очень-то беспокоит.
Я не ожидал такого оборота и, не размышляя, ответил: «Нет». И сразу же с ужасом подумал: «Теперь он непременно начнет меня расспрашивать».
— А почему? — спросил Шрадер.
Я отвернулся.
— Не знаю.
Он снова принялся намыливать лицо.
— Но ты все же пробовал, надеюсь?
— Да, однажды. В Дамаске.
— Ну и как?
Я ничего не ответил, и он воскликнул:
— Да не сиди же ты таким болваном! Уселся на своем стуле, как дохлая селедка, и смотрит куда-то в пустоту! Ну, отвечай, хоть раз-то расшевелись! Тебе это доставило удовольствие? Да или нет?
— Да.
— Так в чем же дело?
Я сделал над собой усилие и сказал:
— Что-то не тянет...
Он застыл с кисточкой в руке.
— Но почему? Она была противна тебе?
— О нет.
— От нее дурно пахло?
— Нет.
— Да не молчи же! Может быть, она была уродлива?
— Нет... как будто.
— Как будто! — сказал Шрадер, смеясь. — Так в чем же дело?
Я не ответил.
— Да не молчи ты! Так в чем же дело? — повторил он.
— Дело в том, — сказал я смущенно, — что с ней надо было все время разговаривать. Это утомительно.
Шрадер взглянул на меня, его глаза и рот округлились, и он расхохотался.
— Господи! Ну и забавная же ты маленькая селедка, Рудольф!
Во мне вдруг вспыхнула злоба, и я крикнул:
— Довольно!
— Ох, ну и чудной же ты, Рудольф! — еще пуще смеясь, воскликнул Шрадер. — Пожалуй, скажу тебе, Рудольф, пожалуй, тебе и в самом деле лучше было стать священником!
Я стукнул кулаком по столу:
— Довольно!
Некоторое время Шрадер молча смотрел на меня, потом отвернулся, и в наступившей тишине снова послышалось тихое поскребывание.
Фрау Липман не пришлось ждать нашего ухода и недели. Спустя два дня после того, как нас уволили с завода, Шрадер вихрем влетел в комнату и заорал, как сумасшедший: «Старик, идет набор в добровольческий корпус!» А через три дня, получив обмундирование и новое оружие, мы уже покидали Г.
Фрау Липман очень плакала. Она проводила нас до вокзала, помахала платком на перроне, и Шрадер, стоя у окна купе, процедил сквозь зубы: «Дура, но неплохая бабенка». Я сидел на скамье. Когда поезд тронулся, я окинул взглядом свою новенькую форму и почувствовал, что оживаю.
Нас направили на границу, в отряд Россбаха, стоявший в В. Обер-лейтенант Россбах понравился нам. Он был высокий, стройный, со светлыми волосами пепельного цвета, начинавшими спереди редеть. Выглядел он сурово, как все офицеры, но в то же время в нем была какая-то грация.
В В. нам делать было нечего. Россбах, да и мы тоже сгорали от нетерпения, ожидая приказа о выступлении. Но приказ все не поступал. Время от времени до нас доходили вести о событиях, в Латвии, и мы завидовали немецкому добровольческому корпусу, который сражался там с большевиками. В конце мая стало известно, что немецкие войска взяли Ригу, и мы впервые услышали имя лейтенанта Альберта Шлагетера — он во главе горстки людей первым ворвался в город.
Взятие Риги было последним большим успехом Балтийского добровольческого корпуса. После этого начались первые неудачи. Россбах решил разъяснить нам политическую игру Англии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95