мол, Сабу оставил мать на произвол судьбы, аж на юг отправился на заработки. Спаси мою честь, тетушка!
О-Тори. Все вокруг да около… Говори-ка прямо.
Мансабуро (нерешительно). Скажи матери, что эти деньги, тысячу иен, я заработал на юге за три года. И в деревне, всяким там Кихэям, – то же… Что, чересчур многого хочу?!
О-Тори (сердито). Твоя мать! Глаза бы не смотрели на эту сумасшедшую старуху! Глядит на меня волком. Она и раньше такая была… Я даже думала ей выложить эти денежки, сбить с нее спесь.
Мансабуро. Так-то оно так! Я тебя, тетушка, прекрасно понимаю. Я сам по дороге домой о том же беспокоился… Мне ведь всегда о тебе говорили как о враге. И матушке нелегко, это уж точно. Она только что, вне себя, снова ругала тебя. Вот проклятие, честное слово. Ты уж не обращай на это внимания, сделай милость…
О-Тори. Если старуха узнает правду, то пойдет по деревне скандалить… В самом деле, ни к чему мне, чтобы дело разладилось. Ладно! Будь по-твоему.
Мансабуро. Ну, тетушка, век не забуду! Ты уж прости меня… До чего же хочется теперь поскорее показать матушке эти деньги!
О-Тори. Ох уж эти мне сыновьи чувства! Тошно видеть эту мерзкую старуху, честное слово. Но она мать тебе… Ну, что же, пойду. Не хочется мне с ней встречаться. (Уходит.)
Мансабуро, скрестив на груди руки, не отрывает глаз от денег. У выхода в сторону пролива появляется О-Кадзи. Вид у нее изможденный.
О-Кадзи. Ох, сердце не на месте, и душа болит: воровка по дому рыщет. Сабу, о чем это ты опять тут болтал с этой мерзавкой? Ведь говорила я тебе, не ввязывайся ты в разговоры с нею. Смотри, зазеваешься, попадешь в беду!
Мансабуро. Ну-ка, матушка, погляди сюда. Видала ты когда-нибудь такое? Хорошенько гляди! Ну, как?
О-Кадзи (покачивается). Как во сне, Сабу. Неужели ты привез их с юга? Не врешь? А?!
Мансабуро. Возьми-ка их в руки. Как тебе?!
О-Кадзи (благоговейно подносит деньги ко лбу). Будь я проклята! Как же ты намыкался, чтобы столько скопить! Эх, видел бы покойный отец! (Вытирает слезы.) Ох, Сабу, наконец-то я могу смотреть людям в глаза. Так мы вернем усадьбу?
Мансабуро. Сколько ж я тебе горя причинил… Но теперь будь спокойна…
О-Кадзи. Да что обо мне говорить, я как подумаю, как вы там бедствуете… Ох! И помирать не страшно. (Вдруг в ужасе.) Сабу! Ты эти деньги показывал О-Тори?
Мансабуро. А как же, похвастался!
О-Кадзи. Ну что за дурень! Даже матери еще ничего не сказал, а этой воровке уже похвастался, как будто ты не знаешь, какая она разбойница. Для чего она вернулась? Пронюхала, что ты денег накопил, и прилетела. Ты у нее на прицеле, Сабу! А ты с такой дрянью переписку завел! Не ожидала я от тебя!
Мансабуро. Я ведь думал, может, она когда чем поможет. Прослышал, что разбогатела…
О-Кадзи. Дурень ты, дурень! Такой простофиля! Ты что же, Сабу, не помнишь, за что ее прогнали из деревни? Покойный твой отец вышвырнул ее из дому. Как она буянила, сколько раз вмешивалась полиция! Из-за нее нам было стыдно людям на глаза показаться. Ни один человек с нами не знался. И вдобавок, когда отец умер, она устроила скандал, чтоб отхватить себе дом. А теперь чего ей понадобилось? (По бледному лицу О-Кадзи пробегает дрожь.) Ей твои денежки нужны! Будь осторожен! Каждый раз, когда эта мерзавка здесь появляется, непременно случается несчастье. Одурачит она тебя! Выгони ее немедля! Ты только посмотри, какой у нее взгляд!
Мансабуро (растерянно). Ясно! Все будет хорошо! Буду держать с ней ухо востро! А ты давай-ка переходи в дом. В конюшне тебе оставаться – перед людьми неудобно: я как-никак уже дома…
О-Кадзи. Пока ты не выгонишь О-Тори, я глаз ночью не смогу сомкнуть… С тех пор как ты вернулся, я за ней приглядываю… Если она будет кружить возле твоей комнаты, я ее убью, честное слово. (Все больше распаляясь.) Честное слово. Я не успокоюсь, пока эта дрянь не уберегся из нашего дома!
Мансабуро. Мне, дорогая матушка, сорок лет как-никак… Ха-ха-ха…
О-Кадзи (запинаясь от волнения). Отнеси скорее эти деньги Ияма. Случись что, как тогда быть?
Мансабуро. Ладно-ладно. Не беспокойся, мы договорились, что Кихэй отнесет.
О-Кадзи. А вот и он, кажется! Сабу, поаккуратнее с деньгами! А, черт! Сабу, по деревне ходят слухи, что она была в Дзёсю любовницей у какого-то богатея, а потом отравила своего сожителя и прибрала к рукам все его деньги. Гляди! Это же разбойница! (Уходит трясущейся походкой.)
Кихэй (влетает). Думал пораньше прийти, да пропустил чарочку, хоть и давал себе слово не пить, пока не выполню твоего поручения.
Мансабуро (заворачивая деньги). Я уж заждался! Ненадежный ты человек!
Кихэй. Виноват!
Мансабуро. Как бы то ни было, отнеси это. А потом будем пить сколько влезет, поди, не терпится…
Кихэй. Вот это? Постой! Дай-ка хоть подержу немножко. Черт, даже не верится! Неужели ты и впрямь привез такие деньги, Сабу?
Мансабуро. Кто ж, как не я!
Кихэй. Нет, в самом деле? Надо было и мне на юг податься. Эх, жалость какая! Я как узнал, что ты приехал дом спасать, поразился, честное слово…
Мансабуро. Потом поговорим, а сейчас отправляйся живо за распиской от Ияма. Очень тебя прошу!
Кихэй. Неужели все это ему достанется? Эх, жалость какая! Хоть бы на денек их мне! Вот было бы дело! Черт! Неужели все это попадет в мошну мерзавца Ияма? Черт! (Стонет.)
Мансабуро. Ха-ха-ха, а не лучше для тебя бочонок сакэ? Пойти, что ль, и мне, посмотреть, как танцуют, давно уж не видал! Как вернешься, Кихэй, за мной, будь спокоен, не пропадет.
Кихэй. Эх, Сабу, не поехать ли на сей раз и мне с тобой на юг? Ах, жалость какая!
Уходят. Через некоторое время Мансабуро возвращается, с ним – Ямакагэ и Фурумати.
Фурумати. О тебе, право, столько разговора! Еще до твоего приезда шуму в деревне было!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14