Ты человек не бедный, не то что я. Можешь себе купить бутылку-другую.
ВАЛЕН встает, ставит бутылку в коробку и, продолжая бормотать себе под нос, плотно закрывает крышку.
УЭЛШ. А что это за запах у тебя стоит?
ВАЛЕН. Не нравится запах в моем доме? Так я тебя не держу.
УЭЛШ. Запах пластмассы, нет?
ВАЛЕН. То самогон клянчишь, то про запах какой-то несешь. Ну ты даешь.
УЭЛШ (пауза). А Коулмен все-таки пришел и помог нам, хоть и с опозданием. Но спрашивать у бедной матери, будет ли она печь слоеные пирожки, это уже никуда не годится.
ВАЛЕН. Совсем он был не прав.
УЭЛШ. У нее слезы ручьем, а он пристает со своими пирожками. «Ну так, слоеные пирожки будут или нет, уважаемая?»
ВАЛЕН. Был бы пьяный, ладно, простительно. А то ведь был трезв, как стеклышко. Со злобы приставал. (Смеется). А вообще-то смешно это все выглядело.
УЭЛШ. А сейчас он где? По-моему, мы возвращались вместе.
ВАЛЕН. А он остановился, чтобы шнурки завязать. (Пауза. Вдруг вспомнив). Только у него шнурков-то не было. На нем мокасины были. (Пауза). А куда подевались мои девы Марии?
Наклоняется над плитой, трогает верхнюю ее часть, смотрит за плитой. Обжегшись, с воплем отдергивает руки.
(С истерикой в голосе). Как же так?! Как же так?!
УЭЛШ. Что там такое? Ты что, забыл плиту выключить?
Ошарашенный ВАЛЕН с помощью полотенца открывает дверцу духовки. Из нее валит дым.
Достает дымящуюся кастрюлю, ставит ее на стол и осторожно достает из нее наполовину расплавленные фигурки святых. На нем нет лица.
Расплавились все, как одна.
ВАЛЕН (его шатает). Пристрелю его! Пристрелю подонка!
УЭЛШ. Это Коулмен, его рук дело.
ВАЛЕН. А чьих же еще! Пристрелю гада!
ВАЛЕН снимает со стены ружье и сам не свой расхаживает по комнате. УЭЛШ вскакивает со своего места и пытается утихомирить его.
УЭЛШ. Ну, успокойся. Оставь ружье.
ВАЛЕН. Я ему башку отстрелю! Дурацкую его башку! Я же ему сто раз говорил: плиту не трогать, к святым моим не прикасаться, а он что? Сунул моих святых в духовку! (Заглядывает в кастрюлю). А вот эта была освящена самим Папой Римским! А эту мне еще мамочка подарила! Все расплавились! Ни одной не осталось! Одни пузыри!
УЭЛШ. Это еще не повод стрелять в брата. Отдай ружье, ну.
ВАЛЕН. Не повод? Это что, безделушки? Это же фигурки святых. И еще считаете себя священником! Недаром католическая церковь Ирландии смеется над вами. Я это дело так не оставлю, меня не остановишь.
УЭЛШ. Отдай ружье, тебе говорю. В кого ты стрелять решил? В родного брата? Ты что?
ВАЛЕН. В родного, ну и что? Он отца родного жизни лишил и хоть бы что. А я чем хуже?
УЭЛШ. Ты что мелешь? Это же был несчастный случай. Самый настоящий. И ты прекрасно об этом знаешь.
ВАЛЕН. Несчастный случай! Черта с два! В чистую случайность только один ты и веришь. Во всем Линейне. Коулмен на отца зло затаил еще с детства, когда тот растоптал его сушилку для волос… А когда отец начал высмеивать его прическу, схватил ружье, подбежал к нему, оголил ему лоб и выстрелил. Полчерепа как не бывало.
Входит КОУЛМЕН.
КОУЛМЕН. Да, любил я свою игрушку. Она так светилась красиво.
ВАЛЕН поворачивается и наставляет на него ружье. УЭЛШ, обхватив голову руками, со стоном отходит.
КОУЛМЕН вразвалочку подходит к столу и садится.
УЭЛШ. Невероятно! Невероятно!
КОУЛМЕН. Смотри, на нем лица нет…
ВАЛЕН. Заткнись! Натворил дел, так сиди и молчи…
УЭЛШ. Коулмен, ну скажи как на духу, ты ведь в отца не нарочно выстрелил.
ВАЛЕН. Дело не в отце, а в моих святых!
КОУЛМЕН. Чувствуешь, что его больше волнует?
ВАЛЕН. Расплавить фигурки святых, безбожное это дело.
УЭЛШ. И прострелить отцу голову тоже.
ВАЛЕН. И духовку включить на полную!
УЭЛШ. Коулмен, умоляю тебя, скажи, что стрелял в отца не нарочно. Ну, прошу тебя…
КОУЛМЕН. Только без нервов, ладно? Нарочно я в него стрелял, нарочно.
УЭЛШ стонет.
КОУЛМЕН. Не терплю я никакой критики. Я тогда волосы привел в порядок, и прическа у меня была что надо. А он: «У тебя не прическа, а черт знает что.» Не божеское дело отцу полчерепа сносить, знаю я, знаю, но есть обиды, которые простить невозможно.
ВАЛЕН. Сунуть в духовку святых тоже не по-божески. Среди них фигурки девы Марии были.
КОУЛМЕН. Это верно, только я еще одну вещь скажу. Она тоже Богу не понравится. Пусть он потом стреляет… (УЭЛШУ). Эй, плакса, ты слушаешь?
УЭЛШ. Слушаю, слушаю, слушаю…
КОУЛМЕН. Ну так вот. Мой братец сидел на стуле, забрызганный кровью, и клялся не рассказывать никому правду. Несчастный случай и все…
ВАЛЕН. Заткнись, урод…
КОУЛМЕН. Так что по завещанию все досталось ему…
УЭЛШ. Не могу поверить… Нет… Нет…
КОУЛМЕН. И дом, и земля, и то, что в доме, и деньги на эту дурацкую плиту, пропади она пропадом…
УЭЛШ. Ну хватит, хватит…
ВАЛЕН. Прощайся с жизнью, придурок!
КОУЛМЕН. И с этой дурацкой картошкой под названием «Тейтос»…
ВАЛЕН приставляет ружье к голове КОУЛМЕНА.
УЭЛШ. Нет, Вален, только не это!
ВАЛЕН. Ну так будешь прощаться, ублюдок?
КОУЛМЕН. Прощай, жизнь.
ВАЛЕН нажимает на курок. Осечка. ВАЛЕН снова взводит курок. Нажимает на него. Снова осечка. КОУЛМЕН тем временем достает из кармана два патрона.
КОУЛМЕН. Совсем за дурачка меня принимаешь, да? (УЭЛШУ). Видишь, святой отец? Родной брат решил мне череп снести.
ВАЛЕН. Дай сюда патроны, ну.
КОУЛМЕН. Не дождешься.
ВАЛЕН. Дай сюда, я сказал.
КОУЛМЕН. Ни за что.
ВАЛЕН. Дай сюда эти чертовы…
КОУЛМЕН зажимает патроны в кулаке. ВАЛЕН пытается разжать его. КОУЛМЕН только посмеивается. ВАЛЕН хватает КОУЛМЕНА за шею, и оба валятся на пол. Сцепившись, катаются по полу. УЭЛШ в ужасе наблюдает за происходящим. Взгляд его падает на дымящуюся кастрюлю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16