Минут десять я нервно расхаживала по комнате, выкрикивая:
– Да! Да! Да! Я съезжу к ней! Я сделаю это прямо сейчас!
Набрав номер телефона Джульетты, я долго слушала длинные гудки. Черт возьми, у нее же есть автоответчик! Почему она его не включает? Я могла бы оставить ей сообщение и тем самым очистить совесть. Но моя сестра каждый божий вечер выключала все приборы в доме, опасаясь, что они могут взорваться и убить ее во сне. Так уж ей всю жизнь везет…
Битый час я просидела за кухонным столом, подперев голову рукой и тупо уставившись на лист бумаги с надписью «Одежда. Луиза. Джульетта». Я думала о том, как грустна моя жизнь.
Потом, налив себе чашку кофе, я уселась у окна, глядя на залитую июньским солнцем улицу. Горько было смотреть на гладкие плоские, коричневые от загара животы хихикающих девушек, виднеющиеся из-под топиков, на их стройные, обтянутые шортами бедра. Зачем вся эта суета, если я неумолимо старею, набираю вес, покрываюсь морщинами и вызываю такое чувство отвращения, что единственный мужчина, который меня любил, убежал от меня в Брайтон?
От этих веселых мыслей меня отвлек телефонный звонок. Джульетта находилась в приподнятом настроении.
– Мне удалось здорово похудеть, – радостно сообщила она. – Я сейчас все еще лежу в постели и просматриваю свои записи.
– Вчера днем я заезжала к тебе.
– Наверное, я спала. Накануне я всю ночь не смыкала глаз, анализируя нашу ситуацию, и сделала массу удивительных открытий. Свои выводы я оформила в виде диаграммы. Приезжай, ты должна взглянуть на это!
– А у тебя есть черное облегающее платье?
Это был глупый вопрос. Когда Джульетта худела, ее одежда была мала мне, а когда она полнела – слишком велика.
* * *
Через час я уже сидела у сестры и наблюдала за тем, как она под завывания соковыжималки режет брокколи, лук и картофель. Джульетта действительно заметно похудела. «Должно быть, все дело в соках», – с завистью подумала я. Может быть, когда я запатентую свой метод диеты «одной полки», я уговорю Джульетту дать мне свои старые фотографии, на которых у нее двойной подбородок, и новые. И она послужит в качестве наглядного примера эффективности моей диеты. Для очистки совести я попрошу Джульетту предварительно посидеть на ней с недельку.
– Мама считает, что ты страдаешь агорафобией, – сказала я, когда она выключила наконец соковыжималку и начала размешивать густую зеленую массу деревянной ложкой.
– Знаешь, я тоже много размышляю о нашей маме, – ответила Джульетта. – Она до сих пор погружена в свое прошлое. Ты никогда не задавалась вопросом, почему она никак не может расстаться с отцом?
– Но она же развелась с ним!
– Но она до сих пор злится на него и никак не может от этого избавиться. Она боится простить ему свои обиды, потому что ей надо подпитывать свою ярость и потому что, если она избавится от мыслей о нем… – сестра сделала эффектную паузу, как будто собиралась открыть мне страшную тайну, – то чем она заменит их?
– Еще одним художественным кружком? Джульетта с упреком посмотрела на меня.
– Я говорила Марлене, что ты никогда ни с чем не соглашаешься. Она объясняет это обидами, полученными в детстве.
– Какими обидами? Неонормальные родители – это да, но обиды…
– Убери книги со стола и взгляни на это, – сказала сестра и, взяв стоявший в углу рулон плотной бумаги, развернула его.
Я увидела нарисованные черной пастой, связанные между собой прямыми линиями круги, стрелки, надписи, наклеенные вырезки из газет и семейные фотографии.
– Это – генеалогическое древо эмоциональной травмы, – заметно волнуясь, сказала Джульетта. – Вот смотри, это наш отец. Он напрямую связан со своей матерью, которая имела обыкновение запираться в кладовке для метел, и кузеном, которому постоянно снились кошмары. А вот наша мать, эта линия связывает ее с чокнутой тетушкой Мод. Этот кружок обозначает Пэгги. Помнишь, отец говорил, что она нянчила его, когда он был ребенком? Мать рассказывала, что эта женщина страдала депрессией. А рядом наклеена моя детская фотография, здесь мне шесть лет. Ты помнишь мое второе имя?
– Маргарет.
– Точно! – с торжествующим видом воскликнула Джульетта.
Она не пила вино, которое я привезла с собой, потому что все еще принимала антидепрессанты, и потом – «Марлена сказала, что не надо скрываться от реальности и прибегать к средствам, изменяющим сознание». Джульетта с явным удовольствием потягивала отвратительную серо-зеленую густую массу из стакана, а я жевала хрустящий хлебец и время от времени прикладывалась к бутылке.
– Помнишь, как я рассказала отцу, что Сида арестовали за непристойные действия, – продолжала Джульетта.
Я засмеялась.
– Тогда отец сказал: «Постарайся не думать об этом, дорогая», а мама огрела его за это тазиком.
– А как она вела себя с полицейским! Помнишь, как она говорила: «Я ее мать. Ее отец очень напуган всем произошедшим, а я пришла сюда»?
Мы расхохотались.
– В ту ночь, когда я ушла от Сида, она ждала меня в саду с совком, пока я собирала вещи.
Не знаю, от кого она собиралась защищаться таким оружием. Сид ведь сидел в полицейском участке! Джульетта прыснула и подавилась соком.
– Она не задумываясь ударила бы Сида совком, – уверенно сказала я, гордясь в душе своей матерью. Вино согрело меня и привело в хорошее расположение духа. – Забавно, что она все время внушает нам, что унижена и раздавлена отцом, и расписывает его настоящим чудовищем. Она же его гораздо сильнее. А помнишь то Рождество накануне их развода? Он, как всегда, исчез с глаз долой и спрятался подальше, потому что уже собирались соседи, а она выволокла его из кладовки прямо у них на глазах с криком «Не бойся ответственности, Родни!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92