Приподнятое настроение редко посещает меня, и не надо забывать: всю прошлую ночь я рыдала, выла и била посуду.
Мы хотели расстаться по-взрослому, выпить вина, вспомнить лучшие времена, обсудить кое-какие детали нашего дружественного расставания. Я положила записку в его чемодан, приготовила благожелательную прощальную речь, которую должна была произнести на пороге перед его уходом. Я решила держать себя в руках в его присутствии. Но алкоголь всегда был непреодолимым препятствием на пути осуществления моих самых благих намерений. И, конечно же, как только я выпила все вино, какое было в доме, и добралась до бутылки вишневого ликера, который тетя подарила моей матери на позапрошлое Рождество, я дала волю своему гневу. Я высказала Мартину все, что думаю о его новой пассии (этой Шэрон!!!), и велела ему забыть дорогу назад.
А потом пошло, поехало. Все старые обиды всплыли.
– Кэри, как ты можешь?! Вспомни о Найджеле!
Мило, не правда ли? Пьяная, я бормотала сама не помню что. Что я могла возразить человеку, который уехал в командировку, подцепил там какую-то секретаршу, три ночи подряд трахался с ней, а потом решил, что он, видите ли, хочет с ней жить, – и угадайте, кто кого обвиняет после этого в неверности?! Но к старым упрекам на этот раз прибавились новые, оскорбительные, которых я прежде не слышала (взять бы да ткнуть ему в лицо мою жирную задницу!), которые он таил в себе все десять лет нашей совместной жизни – практически со дня нашей свадьбы.
В конце концов в четыре часа утра, вспомнив, как я унизила его своей шуткой в присутствии босса в 1993 году и нарочно наступила на альбом его любимой группы «Винтидж дед», он швырнул настольную лампу в стену, и мы, тяжело дыша, долго молча смотрели на ее осколки. А потом он вдруг (раньше эти его неожиданные фуэте мне нравились, а теперь приводили в отчаяние) мягко и рассудительно произнес:
– Не надо так, Кэри.
И я разрыдалась, и мы – сама не знаю как – забрались в кровать, и я настояла на том, чтобы мы в последний раз перед закрытием занавеса исполнили свои роли.
Просто чтобы показать, что я еще имею какую-то власть над ним.
Потом он уснул беспокойным сном, а я долго лежала на спине, не смыкая глаз, и до самых предрассветных сумерек смотрела в темноту, слушая щебет скворцов за окном, и думала: могла бы я или нет, приложи я побольше усилий, удержать Мартина?
Думаю, был такой момент, когда – могла бы, если бы в самом деле хотела, но пока я все эти мучительные, лихорадочные недели раздумывала, вмешиваться ли мне в ход событий, применив все свое искусство манипуляции людьми, или смириться с судьбой, Мартин успел совсем потерять голову от любви к женщине, с которой познакомился всего лишь шесть недель назад и видел четыре раза, и найти себе новую работу в Брайтоне, где она живет.
Мне казалась спасительной мысль о том, что он будет жить за сотни миль от Истфорда. Мне было бы куда тяжелее, если бы Мартин находился где-то рядом. Знать, что он ходит по тем же улицам, но недосягаем для меня, что мы больше никак не связаны, было бы мукой. Я не могла представить, как Мартин будет без меня ходить по пивным и барам, посещать вечеринки наших друзей, принимать приглашения пообедать, стоять в очередях в кино вместе со своей крашеной блондинкой.
Она звонила ему три раза. Я слышала в трубке ее наигранный хрипловатый голос. У этой девицы нет никакого такта, она не могла дождаться, когда Мартин встанет наконец с брачного ложа и отправится к ней. После ее первого звонка я стала стараться первой подходить к телефону.
– Дорогой, это тебя! – звала я Мартина, смущая их обоих, и добавляла елейным голосом: – Твоя подружка.
Я хотела, чтобы это выглядело, как семейная шутка.
Теперь, сидя на скамье у окна и глядя туда, где пятнадцать минут назад скрылся автомобиль Мартина, я надеялась на то, что после бессонной ночи он забыл хорошенько помыться и мой запах испортит ему и Шэрон их первый день совместной жизни.
Чтобы мир казался совершенным, необходимо стирать с лица Земли бывших возлюбленных. В течение нескольких недель я мечтала только об одном – чтобы Мартин умер и я, таким образом, получила приличествующие вдове соболезнования, а не оскорбления, и была бы избавлена от жалости, с которой все относятся к брошенной жене.
Я хотела, чтобы он никому не достался. Или, вернее, чтобы ему никто не достался.
Нет, я не хотела Мартина (не хотела! не хотела!). Так почему же при мысли о том, что он сейчас находится на пути в Брайтон, где в квартире с синей дверью его ждет Шэрон, которая сказала ему, что он самый волнующий мужчина из всех, с кем она спала (ха!), что Шэрон встретит его у дверей без трусиков с большим мороженым в руках (моя страсть к деталям невыносима), – мне стало тошно, и не от похмелья?
Помню, как однажды Луиза, сидя на полу в моем доме, пила джин, рыдала в подушку и жаловалась на то, что не может быть вместе со Стюартом.
– Он женится, у них будет ребенок, – причитала она. – Ну почему он не женился на мне?
– Но ты же сама бросила его и переехала к Роберту, – возразила я, поскольку никогда не упускаю случая указать человеку на очевидное.
Моя подруга вновь разразилась горькими слезами.
– Но я тогда не понимала, что хочу его! – воскликнула она.
Запретив себе думать о Мартине, я стала размышлять о том, что мне делать дальше. Я намеревалась весь день провести в четырех стенах, погрузившись в скорбное бесчувствие и занимаясь чем угодно. Но я никак не могла решить, чем именно мне угодно заниматься. Поэтому я начинала первый день моей одинокой жизни после расставания по-дружески с того, что просто сидела на скамье у окна, поглядывая то на улицу, то на кухонную раковину и замечая, как дом становится совсем другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92