– Ну что ж, дорогие мои, поздравляю вас – вы победили!Священник стоял перед ними, высокий, прямой, сложив руки на груди. Гостей же он усадил в кресло и попросил монашку, приставленную вести его домашнее хозяйство, приготовить для них крепкий кофе.Вера с Алексеем глядели на отца Александра во все глаза, и на устах их замер вопрос: в чем же была их победа?..– Прежде всего, вы выполнили волю Владимира Андреевича, а это победа, потому что исполнить его волю вам было немыслимо трудно по известным мне обстоятельствам. Однако вы с собой справились!Алеша быстрым и незаметным движением пожал Вере руку, – они сидели рядком на диванчике, откинувшись на целую груду вышитых шелком подушек.Однако от глаза отца Александра ничто не ускользало, – заметив это тайное рукопожатие, он отошел к окну, улыбнулся, чрезвычайно довольный, и раздернул занавески.В окно пристально глянула полная, все знающая луна.– Где твоя рыбка, Вера? – отвернувшись от окна, спросил отец Александр.– Она… в яме. Под землю ушла. Там не земля была, а пучина бездонная. Она вся ходуном ходила, булькала… бр-р-р-р! – Она вынула из кармана уже порядком испачканный платок и принялась мять его в руках, как будто хотела оттереть следы той земли. – И золотая рыбка… она утонула.– То есть, можно сказать, исчезла с лица земли? – переспросил отец Александр.– Именно так! Она канула в Лету, – подтвердил Алексей.– Вот вам и главное доказательство вашей победы. Победы не в простом, житейском смысле слова – вам за нее не дадут медаль… Эта победа из области метафизики. Она – над временем, над судьбой… Вы замкнули круг, соединили концы невидимой глазом цепочки – и тем побороли вековое чудовищное заклятье! Вы победили одного из самых сильных слуг Люцифера, который мог воплощаться из века в век с помощью власти, данной им золотой рыбке. Помните, отец вам писал, что родовое проклятье тогда потеряет силу, когда рыбка бесследно исчезнет с лица земли… Именно это и случилось, не так ли?– На здоровьице, миленькие, пейте кофеек! Горя-я-ченький… – Вошедшая старушка монашенка, поклонившись, поставила перед гостями поднос с двумя чашечками, в которых дымился ароматный кофе, сахарницей, тарелкой с румяными пирожками и плетеной сухарницей с круглыми печеньицами.– Спасибо! – воскликнули в один голос Вера с Алешей сиплыми от волнения голосами.– Ах, отец архиерей, – подплыла она меленькими шажками к стоявшему у окна отцу Александру, – какие у вас голубочки-то славные!Старушка, видно, была глуховата и думала, что слов, произнесенных ею на ухо отцу архиерею, никто, кроме него, не услышит. Однако ее громкий шепот раскатился по комнате и заставил гостей залиться краской…Подметив и это, отец Александр отпустил монашенку и сел перед своими смущенными друзьями.– Голубочки… Хм! Ну и глаз у матушки Евдокии… А вы не смущайтесь! Не вам, победителям, смущаться – вон какой груз тяжкий скинули с земли-матушки… Какого врага победили! Теперь отец твой, Верушка, там, на небесах, не нарадуется – род его свободен теперь, а значит – и ты свободна… – Он выпрямился во весь рост, голос его нарастал, словно старался он передать глас неслышимый – волю небес!Вера, поддавшись его порыву, медленно приподнялась с дивана и тоже вытянулась в струну, став перед священником. Она трепетала от предчувствия близости самой важной минуты в своей жизни…– Вы сказали… мой отец… – начала она и недоговорила…– Да. Ты не ослышалась, девочка. Ты – единственное родное дитя Владимира Андреевича Даровацкого. Потому что Алеша – его приемный сын!Алексей вскочил, опрокинув поднос с чашечками и сухариками, всполошенно взмахнул руками, глядя на учиненный разгром, и отскочил в сторону – разлившийся кофе змейкой потек ему под ноги.– Простите… отец Александр!– Отец Александр!Эти два возгласа вырвались одновременно. Вера уже не старалась унять дрожь и только обеими руками вцепилась в край стола так, что костяшки пальцев ее побелели.– Да, мои дорогие, а это значит, что вы – не брат и сестра. Вы родные по духу, но не по крови, а попросту вы – мужчина и женщина, созданные друг для друга! И мне остается только вас благословить…Вера пошатнулась, улыбнулась священнику блуждающей странноватой улыбкой и, попятившись, рухнула в кресло и закрыла лицо руками.Как бы ей хотелось выглядеть здесь сейчас не такой беспомощной и бессильной, но она ничего не могла с собою поделать – эта весть, внезапная, как разрыв сердца, оглушила ее. Сознание, работавшее на последнем пределе, как бы раздвоилось: одна Вера сжалась на диванчике, спасаясь от переизбытка нахлынувших чувств способом страуса – уткнув лицо в ладони… – а другая – спокойно и трезво оглядывала себя, скукоженную, со стороны и результатом осмотра была весьма недовольна! Еще бы – в фильмах или в романах в такую минуту героиня, роняя скупую слезу, должна была тотчас оказаться в объятиях любимого мужчины… И под занавес – поцелуй в диафрагму! А она? На Алешу и не взглянула, он там топчется, собирая осколки и, кажется, утеряв способность что-либо соображать… А сама-то: нет чтобы помочь – только глядит испуганно да ресницами хлопает…Это раздвоение закончилось тем, что в Вериной голове вдруг что-то словно бы лопнуло, и всеми силами сердца, души, гортани она закричала, падая в пустоту:– Але-е-шка-а-а! ЭПИЛОГ …Воскресное утро. Солнце слепит приоткрытые глаза. И порхает, подрагивает у раскрытой форточки занавеска. В Москве теплынь… Май!– Что ты делаешь?– Вылезаю. Кофе поставлю.– Уже? Еще рано! И потом, кто позволил без разрешения?!– Вот уж вас, мусью, не спросили!– Ага-а-а-а! Держите ее!– Ой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57