Хозяин уже увлекал ее по коридору, мимо полутемных комнат – туда, где сияли светом старинные лампы с абажурами из узорчатого стекла и натурального шелка.– Ну-с, присаживайтесь, где вам будет удобно… а впрочем, можете тут побродить – осмотритесь, пока я кое-чего соберу, – мы сейчас с вами будем чай пить. Беседа о красоте, она, знаете, успокоения требует… Да. Вера… Николаевна, если не ошибаюсь?– Просто Вера, Владимир Андреич.– Как вам угодно, сударыня. Итак, я с вашего дозволения… э-э-э… Вам чай или кофе?– Кофейку, если можно.– Все можно, сударыня, все! – И старик растворился где-то в глубине дома. А Вера стала осматриваться.Картины. Даже рисунка обоев не разглядеть – все пространство здесь занимали предметы: зеркала, книжные полки, резные позолоченные рамы, в которых мерцали причудливым отраженным светом блики красок. Посреди комнаты – меж диваном и двумя креслами красного дерева – шестиугольный стол, покрытый гобеленовой скатертью. Горка со старинным фарфором в одном углу, в другом – резная консоль с мраморным бюстом на ней: девичья улыбающаяся головка, завитки из-под чепчика… У дверей сверкала белым кафелем высокая голландская печь, у окна – этажерка, сплошь уставленная горшками с самыми разнообразными растениями, листья свисали до самого пола.Вера шагнула к высокому – во весь рост – зеркалу в изысканной золоченой раме: вот она, в зеркале – бледная, хрупкая, большеглазая, немного растрепанная… Нет, здесь так не годится – кинулась к сумочке, быстренько причесалась, подкрасила губы… села.Все-таки она ничего! А Аркадий – просто слепой, если этого не замечает! И все-таки она по нему соскучилась. Совсем немножко… Чуть-чуть. Да ну его, этого Аркашку, тут ведь столько всего… интересно! И старик интересный. Из тех, что еще чудом выжили. Через таких вот, как он, на нас глядят те, настоящие времена. А какие они были-то, настоящие? И никто уж не знает… Веру клонило в сон.Появился старик с подносом со всякими вкусностями, потекла беседа, она включила диктофон… потом выключила. Для ее журналистского материала он быстро наговорил более чем достаточно, а теперь беседа велась уже просто так, потому что, кажется, оба приглянулись друг другу.Здесь было так хорошо… Хозяин говорил, а она слушала.– Вещи, голубушка, они живые! И я верю, у многих из них есть душа. Они видят вас, реагируют на вас, общаются с вами – вы этого, может, и не замечаете, но знаете, сколько замечают они?! У каждой вещи – своя судьба, связанная с судьбами ее хозяев. И часто вещи влияют на нас гораздо больше, чем мы думаем. Вы представляете, сколько повидало, к примеру, вот это зеркало? С начала девятнадцатого-то века? Оно треснуло перед смертью одной из своих хозяек – предупредило мужа о ее близком конце!.. Он успел призвать священника, и тот исповедал ее, причастил, и душа ее с миром вознеслась к небесам.– А если бы этого не произошло? То есть если умереть без причастия? – спросила Вера, затаив дыхание.– Это нехорошо, моя дорогая, да. Хотя, конечно, многое зависит от того, в каком качестве, так сказать, человек приходит к концу. Если дух его жив и крепок, то тогда он и сам справится… Но той хозяйке зеркала без священника пришлось бы туго.– А как же?.. – Вера кивнула на ровную зеркальную гладь стекла.– Почему оно целое? Муж той дамы приказал немедленно вставить другое стекло и оберегал это зеркало в память о ней. Потом он не раз видел в нем отражение своей любимой жены.– Отражение? Но она ведь умерла… – Вера чуть не поперхнулась кофе.– Конечно умерла. Тело умерло… Но мы не умираем, мы-то ведь навсегда остаемся. Впрочем, душенька, вижу, что утомил вас беседой. Может быть, вы немного расскажете о себе? Простите стариковское любопытство, но я, как бы это сказать… совсем не общаюсь с людьми. Знаете, этак в год по чайной ложке! Я живу вот этим. – Он широким жестом обвел вокруг. – Только сын иногда заглядывает.– У вас есть сын?– А почему бы и нет? – лукаво спросил старик, подливая Вере кофе. – А у вас есть дети?– Нет… – печально обронила Вера.– Будут, будут, дорогая моя, вам жить да радоваться. А… – Он замялся и пристально на нее поглядел. – А кто ваши родители? Простите меня, старика, но у вас глаза… не современные, что ли. Напомнили мне они глаза одной женщины…– А… какой? – прошептала Вера.– Моей матери, – просто ответил Владимир Андреевич.– Ну, моя мама… Нормальная, обыкновенная женщина. Стала. А была… легкокрылой! Впрочем, той, что была, уже нет… – Вера сказала это с каким-то ожесточением.– А отец?– А про отца я вообще ничего не знаю.– То есть как?– У меня отчим. А об отце мама отказалась рассказывать, сколько ни проси – бесполезно… Сказала – как отрезала!– Да-а-а… – Владимир Андреевич теперь жалел, что невольно растревожил в Вере ее самое больное.– Знаете что, моя милочка, мы с вами сейчас коньячку выпьем!– Что вы, меня и так с утра в редакции угостили… хватит!– Ничего не хватит! Что это такое: в редакции? Знать не знаю вашу редакцию! Но зато теперь я знаю вас и несказанно этому рад!На столе появился графин из кроваво-красного хрусталя, две такие же рюмочки и тарелочка с тонко нарезанным лимоном.– Ну-с, – разливая золотящуюся жидкость, возгласил хозяин, – за непреходящую красоту, скрытую, тайную, как судьбы людей и вещей… За ваше появление у меня – низкий поклон за это вашей редакции… Надеюсь, вы изредка станете проведывать старика!Вера испытывала сейчас давно забытое чувство защищенности, покоя, уюта… Она почувствовала к этому старику какое-то удивительное доверие, душа ее раскрылась и потянулась к нему. Ей захотелось все-все ему рассказать, поплакаться в жилетку… И знала она, что это ему почему-то важно, – то ли от долгого одиночества, то ли напомнила она его молодые годы, – только неведомым образом соприкоснулись они и почувствовали себя совсем не чужими…– Знаете, – внезапно призналась Вера, – я начала писать роман!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57