Мыслей не было – их вытеснила тупая безысходная боль – болела душа, и от этой муки Вере хотелось криком кричать. Слез не было, хотя они принесли бы хоть какое-то облегчение…Она вернулась в комнату и прилегла на диван. Что, так и лежать пластом? Встала, застонав от боли в затылке, налила стакан «Херши» и выпила жадно, большими глотками. Позвонить маме? Нет, не надо ее тревожить, потом будет ночи не спать… Об этом обо всем лучше не думать. Это все потом, после… Как она подставила Даровацкого! Ох, надо его предупредить. Как стыдно-то, Боже! «Что ж я? – вышла она из оцепенения. – Что же я время теряю – надо срочно старика предупредить. Ведь Аркашка… Ох!» И она кинулась к телефону, благо номер Даровацкого помнила наизусть.Телефон не отвечал… Может, выключен на ночь? Что же делать?Едва Вера положила трубку, как раздался звонок, – Маринка, однокашница, подруга по институту, озорница, гулена и хохотушка, вечно собирающая у себя разношерстные компании с посиделками и танцульками, с непременным гуляньем по уснувшей Москве, сопровождавшимся оранием песен, всяческими шутками и проделками…– Ты чего, дрыхнешь, что ли? – В трубке слышались шум, звяканье, смех – у Маринки явно шел пир горой.– Не-а, – вяло протянула Вера.– Давай-ка руки в ноги – и ко мне! Тут у меня сегодня телевизионщики собираются, и очень интересные человечки подъедут… мужеского пола.– С детства ненавижу музыку! – ответила Вера излюбленной фразочкой музыкантов. – Ты ж знаешь, у меня на мужиков аллергия…– Верка, иди ты к черту, – знаю я, какая у тебя аллергия… Будешь в своих четырех стенах киснуть – так вся сыпью покроешься!– Марусь, ну когда ты угомонишься, ты в зеркало погляди – ведь не студентка уже! – Вера чувствовала, что от ее отповеди за версту несет занудством, но поделать с собой ничего не могла: когда было очень уж плохо, она могла сорвать раздражение, читая мораль подвернувшейся под горячую руку подруге, и ненавидела себя за это…– Да, я, положим, давно не студентка, только сдаваться не собираюсь, а вот ты… Верусь, что там стряслось у тебя? У тебя голос такой… Может, приедешь? Тебе же два шага всего… Если что-то не ладится, тем более нельзя одной. Надо к людям…– «Уж лучше быть одной, чем вместе с кем попало!» – процитировала Вера Хайяма. Перед ее мысленным взором возник Алексей, он глядел на нее, прищурившись, и улыбался… – Марусенька, понимаешь, я бы и рада, но… дело одно есть. Очень срочное… Связалась тут с одним подонком, теперь надо расхлебывать… – Мысль об Аркадии разом осушила слезы. Она не могла позволить себе раскисать – дело приняло серьезный оборот и надо было быть в форме. – Марусь, можешь секундочку подождать, а?– Ну конечно могу! Только лучше б тебе было развеяться, что одной-то киснуть в тоске?– Ну что ты завела: одной, одной… Погоди секундочку у телефона.– Ладно, давай! А я пока возьму сигаретку.Вера положила трубку, дотянулась до бутылки – в ней как раз осталось на одну рюмочку. Налила, выпила, закурила… Кажется, боль в затылке начинала понемногу отпускать.– Алло, Марусь, извини! Понимаешь, обрыдло все… И эти наши посиделки: мне кажется, они все на одно лицо. Девиц интересует одно: кто женат, а кто холост. Мужиков – кто даст, кто не даст… Вот и все. И ни жизни в этом, ни радости, ни… легкости, что ли. А зачем тогда все, если не для радости? Если все мы как заведенные… Дышать нечем! Я, знаешь, забыть никак не могу, как в Париже, ты уж прости, сама знаю, что нам себя с ними не равнять… Только знаешь, сценка на улице: идут себе двое, взявшись за руки, обоим – хорошо за пятьдесят, оба красивые, шикарные, видно, богатые. Но дело-то совсем ведь не в этом, а в том, как они прыгали, понимаешь, прыгали оба на улице, перед носом машин улицу перебегали, а у них ведь это не принято… Ни на кого внимания не обращали и целовались… Как дети! Понимаешь, такая была в этом свобода… Такая радость. Наслаждение жизнью, друг другом, волюшка вольная! Я не знаю – любовники они, муж и жена… Они – живые, а мы… У нас такое возможно?.. Мы все пристукнутые, задавленные…– Да погодите вы, дайте с человеком поговорить! – крикнула кому-то Маринка – видно, гости хозяйку требовали.– Маришок, ты иди к ним, иди, повеселись там за меня, от души, слышишь? А я… в другой раз как-нибудь. Улетаю я, Марусенька, а ты ругай меня, чести на всю катушку! Очень нужно узел один развязать – душит. Ну все, пока! – И Вера бухнула трубку, кинулась в ванную – краситься, одеваться.Молотом стучало в висках, сдавливало горло, смятенное сердце выстукивало: Алешка! Алешка!..Только бы не оборвалась эта нить, только бы его снова увидеть… Или все кончено – она сама все испортила, и отныне закрыт для нее этот дом, этот его мир? Да, он пугал ее, этот мир, с его треснувшими зеркалами, с его легендами, со всеми тайными знаками, которые предостерегают, ведут, помогая вырваться из оскуделого, мертвенного быта и бытия, обрести себя заново…И сильнее страха, сильнее гордости было неодолимое влечение к Алексею, которое с каждым часом крепло, росло, оттесняя все иные помыслы и желания. Только бы его увидеть! Неужели он сломил ее гордость? Ее независимость? Неужели готова она, забыв про обиду, бежать к нему по первому зову…Но теперь Вере было не до обид. Она просто обязана предупредить: Аркадий не остановится ни перед чем, ему нужна карта, и он способен на все! И беду навлекла на их дом она. На дом, закрытый для чужаков, обороняющийся от невидимого врага – варварского, продажного времени; дом, который она полюбила с первого взгляда и всей душою мечтала войти туда желанной гостьей. Она предала этот дом! Это она связалась с ничтожеством, вором… Нельзя больше терять ни минуты – она и так слишком много времени упустила… И, запахивая поплотнее полы плаща, сбегая по лестнице, Вера больше не сомневалась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57