– Молодец! И сколько ты уже… бросаешь?
– Он еще в Италии начал, – скромно похвасталась мужем Галя.
Люда сняла с Галиных пальцев чашки, и все гуськом направились в коридор. Когда они вошли на кухню, Люду поразил идеальный порядок.
– Кто это у вас развлекается?
– Да вот решили, что нет неважных вещей. И теперь по очереди моем посуду: я и Сидоров, Аглая еще мала, а мама, ты знаешь, не любительница кухни.
Все закурили.
– Ты знаешь, Сидоров, что я решила? – вдруг объявила Галя.
– Что, моя радость?
– Я закончу балет.
– Галчоночек, я так рад за тебя! Может, тебе рояль выдвинуть?
– Может, и выдвинуть…
– Я сейчас! – И Сидоров удалился.
Да, в этой семье происходили какие-то чудеса. Обычно постоянно пререкающиеся, постоянно соревнующиеся и соперничающие во всем, сегодня эти двое ворковали как голубки. И не поймешь, что это: поза или любовь и согласие, бьющие через край?
– Вы прям как… – У Люды вертелось в голове сравнение, но она никак не могла его произнести.
– Как старосветские помещики? – помогла ей Галя. – Похоже, да?
В это время из Галиной комнаты раздались скрежещущие звуки, что-то с грохотом упало на пол, и снова появился сам Сидоров.
– Ты, наверное, не знаешь, Галка писала балет «Мцыри», – объявил он.
– По Лермонтову?
– Ну по Лермонтову, конечно. Но либретто мое, – скромно добавил Сидоров.
– Он мне такое либретто написал! – Галя с обожанием взглянула на мужа. – Хочешь почитать?
– Но я, наверное, ничего не понимаю в «либреттах»…
– Это ничего. Ты просто прочти и скажи, как тебе! – предложил автор либретто.
– Ну хорошо.
И Сидоров снова удалился.
– Понимаешь, у нас началась совершенно новая жизнь… – начала Галя восторженно, как только за Сидоровым закрылась дверь. – Я так счастлива! Ты только не смейся, я понимаю, что со стороны это выглядит забавно. Теперь ты видишь, что он рассуждает очень здраво?
– Да, может быть…
– А у меня ощущение, что мы только поженились и у нас медовый месяц!
– Знаешь… – Люда не знала, что ответить, и вдруг вспомнила универсальное изречение. – Как кажется, так и есть.
Галин восторг, конечно, все оправдывал. Не все ли равно, за что любить человека… Главное – любить!
– Правда? Как я рада, что ты меня понимаешь! Хватит уже деньги эти считать! Надо творчеством заниматься.
Люда вдруг поймала себя на том, что она то заражается их энтузиазмом и даже завидует им, то вся эта идиллия начинает казаться каким-то чудовищным враньем, плохо сыгранным спектаклем. Разбираться в чужих отношениях – дело неблагодарное. Если им нравится так, то пусть и делают, что хотят, и свидетели здесь, уж во всяком случае она в качестве судьи, здесь неуместны. Она стала с нетерпением ждать, когда Сидоров принесет наконец свое либретто, чтобы немедленно уйти. Но как только он появился, вскочила Галя:
– Я сейчас тебе его отсканирую!
Они остались вдвоем с Сидоровым. И тут неожиданно Сидоров уселся прямо перед ней и заговорил торжественно:
– Ты знаешь, Людмила, что я тебе скажу…
Люда даже испугалась. Сидела не шелохнувшись, во все глаза следя за Сидоровым.
– У тебя-то ни семьи, ни обязательств… – начал он.
– Я ведь… – попыталась Люда рассказать ему о Стиве, о предполагаемом замужестве.
– Что «ведь»? – перебил он ее строго. – Галка говорила, что ты в Америку собралась! Так нечего тебе там делать! – отчеканил он.
– Но я… – снова открыла она рот.
– Галка говорила, что ты на какой-то там тренинг собралась… Все! Прошло время тренингов! Пойми! Ерунда это все! – Он мгновение помолчал и как прокурор вынес окончательный приговор: – Я думаю, что тебе надо посвятить себя Богу…
Люда окаменела с открытым ртом. В горле у нее пересохло. Наконец она пришла в себя и, откашлявшись, робко заметила:
– Никита, но я ведь даже в церковь не хожу.
– А надо! – Голос его еще больше окреп. Он поднял вверх указательный палец: – В этом твое предназначение! Я понял!
Тут, к счастью, вошла Галя, отдала Людмиле экземпляр либретто, и та с радостью вырвалась из Никитиных наставлений.
Она сделала всего несколько шагов от их парадного, нога так заныла, что впору было вернуться. В бане почти не болела, а тут… Но она решила добрести до Малого и поймать машину.
Вот всегда так: когда уж совсем некуда деться или когда очень спешишь, никто не останавливается! Люда простояла минут пятнадцать, голосуя каждой легковушке. Наконец остановился «Мерседес» или какой-то фирмач, во всяком случае. Он был сосредоточен, почти не обернувшись к ней, раскрыл дверцу:
– Куда надо?
Сначала Люда даже перепугалась и в нерешительности замерла перед распахнутой дверцей. Он повторил:
– Куда едем?
Люда пролепетала адрес.
– Давай быстрей!
Люда уселась рядом и только теперь поняла, что он слушает музыку. А музыка была из той, другой жизни. «Но-вый по-во-рот… И мо-тор ре-вет…» Мотор не взревел, но прибавил оборотов. Они мчались по пустынному городу. Кажется, водитель хотел уложить весь путь в песню. Это не удалось, конечно. И он выключил радио, когда песня кончилась. Со всей скорости затормозил, взвизгнув колесами. Люда что-то пролепетала про плату…
– Да не мелочись ты… – буркнул он, протягивая руку перед ее носом к ручке дверцы, открыл ее и, только она успела выбраться из машины, с места развернулся и на прежней скорости рванул в обратную сторону. Это почему-то очень обидело Люду.
Поднимаясь по лестнице, она все думала, что же происходит с ней. Все кругом пытаются вмешаться в ее жизнь. Наставляют, поучают, опекают. Вот хоть этот дядька со своей машиной. Конечно, хорошо, что он остановился. На кой она ему была нужна, а ведь остановился и повез, куда надо ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83