– Я много про что знаю. И если захочешь, будешь знать столько же или почти столько.
– Хочу, – решительно ответила Нинка.
Он помолчал, делая вид, что прислушивается к визгливой и глупой заздравице Людмилы, а когда она закончила, то пить не стал, а только поднял рюмку и посмотрел на Нинку.
– Мы с тобой, Нина, поменяемся... Я тебе подарю свой опыт, а ты мне свою молодость, поскольку у меня ее как таковой и не было совсем. Ты сейчас меня не понимаешь, но поймешь потом.
– Я понимаю, – соврала Нинка. – А кофе, какой вы пожелаете, я научусь варить быстро. Я всему учусь быстро. Я на трактор села, книжку прямо в кабине почитала и поехала.
– На тракторе? – вздернул кустистые брови Илья Степанович.
– Ну да! А чего тут особенного?
– Вот ведь как. А я и машину за два года толком не научился водить. Езжу по Москве и каждый раз встаю из-за руля с мокрой задницей. Придется тебе права получать, и будешь меня иногда возить. Если хочешь, конечно. Ты вообще будешь делать только то, что сама хочешь.
– Нет, – ответила Нинка. – Это будет не честно. Такая вам не нужна. Вы хотите, чтоб я у вас жила?
– Да. – Он помолчал и твердо повторил: – Да. Я полагаю, что попробовать, во всяком случае, можно. Вам надо передохнуть, живу я однообразно и скучновато, но вы ни в чем не будете иметь ограничений.
– Так не пойдет, – деловито сказала Нинка, – как это, не будет ограничений? Что ж получается, хахалей своих, что ли, в ваш дом приводить? Нет уж.
– Подождите, Нина. – Илья Степанович поморщился, будто перец на язык попал. – Совместной программы вырабатывать не будем, вообще ни о чем договариваться не будем. Как пойдет, так и пойдет. Я верю и чувствую, что вы человек порядочный, поверьте мне на слово, что я такой же, вот и посмотрим, что у нас получится.
– Хорошо, мне здесь нужно оглянуться несколько дней, а в пятницу я к вам приеду. Давайте адрес.
– В пятницу не выйдет. Я, Нина, суеверен: в пятницу в старые времена ни из одного английского порта не выходил ни один корабль. Плохой это день.
– У нас, мне кажется, понедельник?
– Да. Но я боюсь пятницы, поскольку какой-то очень далекий предок, по семейной легенде, у нас был англичанин. Я приеду за вами в субботу. Пока ты отсутствовала, все твои туалеты, наверное, из моды вышли?
– А, какие там у меня туалеты! – засмеялась Нинка, и только когда отсмеялась, то поняла, что Илья Степанович ищет какой-нибудь предлог, чтобы дать ей денег.
– Илья Степанович, – сказала она, улыбаясь, – когда мне что-нибудь купить захочется, я вам скажу.
– Хорошо, – облегченно сказал он. – Видишь, как мы легко преодолеваем первые проблемы. Но ты не стесняйся, я, по нашим меркам, в общем-то, чело век богатенький. Не так чтоб уж очень, но на приличную жизнь нам с тобой хватит.
Нинка улыбнулась печально и сказала:
– Ну что у меня за жизнь такая? Опять меня покупают, если уж честно-то сказать. Как проститутку.
Илья Степанович не стал возмущаться и возражать не стал. Помолчал, без тоста и приглашения, сам по себе, выпил большую рюмку водки и сказал невесело:
– Милая ты моя, а кого не покупают, и найди мне человека, который не продается? Всех покупают, и все продаются, и это печальный и необоримый закон жизни. Ученый продаст свои мозги, спортсмен торгует своими мышцами, балерина выставляет напоказ, и платный показ, свою пластику, крестьянин получает деньги за свои физические усилия и умение. Да что там говорить, чтобы жить, надо кушать, а чтобы кушать, надо что-то продавать. Вот ведь что получается. И не продажной остается только наша бессмертная душа. На этом, собственно говоря, и строится вся религия. Все продается, а душа непродажна и бессмертна. Вот в чем ее сила, а вовсе не в существовании Бога, которого, скорее всего, нет. Ты поняла, что я сказал?
– Да.
Он посмотрел ей в глаза, улыбнулся и сказал:
– Проверим. Прокомментируй, объясни, что я сказал.
– Да все же ясно! – засмеялась Нинка. – Никакой разницы между вокзальной проституткой и каким-нибудь народным артистом СССР нет! Она на площади трех вокзалов промышляет, жопой своей торгует, а артист кривляется на сцене и тоже торгует тем, что у него есть. Бляди, правда, никакого звания СССР не дадут, сколько она там ни выдрючивайся, как ни старайся, а артисту всякие ордена положены. Но, в общем-то, если каждый свою работу справно делает, то живет так, как ему хочется, и достаточно хорошо.
Илья Степанович засмеялся, обнял Нинку тяжелой, мягкой и теплой рукой, негромко сказал на ухо:
– Я так и думал, что мозги у тебя чистые, незамутненные и восприимчивые. Хорошие мозги, в них много что можно вколотить. Мы с тобой будем нужны друг другу на долгое время. И запомни одно. Когда захочешь уйти, а это неизбежно, то уходи спокойно и без сожалений. Встретишь человека, поймешь, что можно жить по-другому, предупреди меня обязательно, посоветуйся, если захочешь, и – уходи. Со мной не считайся, я в любых случаях не вправе претендовать на твое будущее. Жизнь у тебя только начинается и будет очень длинной. Я всего лишь эпизод, и будем надеяться, что эпизод не из самых худших. Поняла меня?
– Да.
– Прокомментируй.
В дальнейшем между ними так и сложились отношения. Илья Степанович что-то говорил, а потом мягко и настойчиво требовал Нинкиного комментария. Она не сразу сообразила, что таким простым приемом он тренировал ее мозг, приучал мыслить аналитически, точно, ясно и быстро. На первых порах эта его привычка Нинку немного обижала.
– А можно без комментариев? – спросила она в тот первый вечер.
– Да уж сделай старику уважение.
– Я вам в постели уважение сделаю. Какое угодно. А в душу мне не лезьте! – ни с того ни с сего окрысилась Нинка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131