Ближайшие два дня ей придется терпеть все эти банальности, и она вдруг почувствовала себя глубоко несчастной без Бена.
– Я заеду за тобой утром, ма. Около одиннадцати, о'кей?
Она раскаялась в своем опрометчивом поступке, едва лишь положила трубку. Целый уик-энд – это будет тягостное испытание. Сознавая свою неспособность прекратить ублажать других за собственный счет, она с безнадежным вздохом открыла бутылку вина и налила себе стакан. Внезапно ей пришло в голову, что она слишком много пьет в последнее время. Махнув на все рукой, она купила днем пачку сигарет и сидела теперь с вечерней газетой, пила вино и курила. Сигареты придется спрятать, когда приедет мать. Проще было прибегнуть к этой маленькой хитрости, чем объяснять, почему после стольких лет она вновь поддалась этой, по выражению Бетти, «пагубной и мерзкой привычке».
Было восемь часов, когда позвонила Фрэнсис. К этому моменту Розмари съела две пачки шоколадного мороженого, завалявшиеся в холодильнике, – только Элла могла бы сказать, с какого времени, – два бутерброда с маслом и кусок очень кислого сыра «бри». Ей удалось также почти прикончить бутылку вина, благодаря чему она сумела обдумать в мельчайших деталях все, что говорил или делал Бен. Когда зазвонил телефон, Розмари чувствовала себя молодой и полной сил, вся светилась при воспоминании о словах и ласках, принадлежавших ей одной отныне и навсегда.
– Радость моя, – сказала Фрэнсис, – сегодня был жуткий день! Ты одна?
– Да. В понедельник Бен уезжает сниматься в Испанию. В этот уик-энд мы не увидимся.
– Ты напилась? – В голосе Фрэнсис прозвучало удивление.
– Чуточку. И очень хорошо себя чувствую, Фрэнни. Я сошла с ума?
– Не знаю. Может быть. Ты забрала свой ключ?
Розмари заколебалась.
– Я забыла, – сказала она. – Он вскружил мне голову.
– Я приеду на уик-энд, сокровище?
– Здесь будет мать.
Фрэнсис засмеялась.
– Тогда мне лучше приехать. Порой ты взваливаешь на себя слишком много. «Давай-ка устроим Розмари славную нервную встряску в ближайший уик-энд», так?
– Это смягчает мою вину, – ответила Розмари.
– Завтра приеду. – Фрэнсис еще не оправилась от удивления. – Возьму на себя старую курицу, а ты сможешь вволю помечтать о своем молодом человеке.
– Было бы чудесно на время забыть о нем. Слишком уж он влез в мою жизнь.
– Он имеет тебя именно так, как ему хочется.
– Он сказал, что я лучшее из всего, что у него есть.
– А ты верь.
– Я поверила.
– Прекрасно, – сказала Фрэнсис. – Что слышно о твоем жутком ребенке?
– Ты спрашиваешь об Элле? – спросила Розмари. – Не о Джонатане?
– Боже сохрани, нет. Он еще хуже. Каким образом у такой чудесной женщины могли вырасти подобные детки?
– Господи, Фрэнни, не такие уж они плохие! Просто многое унаследовали от отца.
Фрэнсис снова засмеялась.
– К старости ты становишься снисходительной.
– Это из-за секса, – ответила Розмари с улыбкой.
– Я приеду завтра днем. Мы все с тобой обсудим. Не могу припомнить, чтобы за последние годы секс действовал на меня так же благотворно, как, судя по всему, действует на тебя. Запомни, я по-прежнему убеждена, что ключ следует забрать. Завтра увидимся. Не забудь положить шампанское в холодильник.
Фрэнсис положила трубку. И исчезла. Словно вышла из комнаты, заглянув на минутку, а на Розмари навалилась тишина вместе с начинающейся головной болью. Она отправилась на кухню, поставила чайник и залпом выпила два стакана воды, чтобы утром не страдать от похмелья. Она вдруг подумала, что ничего не знает об Элле с прошлого воскресенья, после того неприятного разговора, что произошел у них во время пребывания здесь Бена, – и удивилась. Как правило, в общении с дочерью не возникало проблем, если все шло успешно, – она любила делиться хорошими новостями. Молчание наступало в случае каких-то неприятностей. Розмари встревожилась. Пошла в кабинет и отыскала номер театра в Ноттингеме.
– Она занята в сегодняшней постановке? – Голос швейцара звучал неприветливо.
– Нет, она участвует в репетициях, я полагаю.
– Тогда ее здесь нет. Они закончили в шесть. Можете оставить сообщение. Завтра она его получит. Я передам в гардероб.
– А разве вы не знаете, где она остановилась?
– Боюсь, что не имею права сообщать вам это.
Ее неприятно поразил важный тон, интонация человека, убежденного, будто выполняет свой долг.
– Я не могу превышать свои полномочия.
Розмари, не устояв перед искушением пришедшего на ум клише, обозвала его фашистом, прикрыв трубку рукой.
– Я ее мать, – произнесла она решительным тоном и даже вытянулась во весь рост, словно желая таким образом подчеркнуть свою значительность.
– Все равно не могу, мадам, пока не увижу удостоверения личности.
«Совсем, что ли, одурел?» – подумала Розмари, чувствуя, как закипает от раздражения.
– Могу дать вам номер телефона режиссера, – продолжал швейцар. – Она, наверное, знает.
– Прошу вас. Большое спасибо за помощь.
Она записала имя – Джоанна Тристрам – и номер, который он продиктовал, а затем положила трубку.
Внезапно ей показалось довольно глупой мысль разыскивать дочь по всему Ноттингему. Элла могла и рассердиться, узнав, что мать подняла столько шума, пытаясь найти ее. Прихлебывая чай, она включила телевизор и застыла перед ним, вряд ли видя и слыша хоть что-нибудь из происходящего на экране. Она не знала, что делать, и не могла решить – звонить дальше или не стоит. Вновь явилась меланхолия, но на сей раз в легкой форме, словно неприятный привкус во рту, который легко прогнать. Казалось, будто Бен всегда существовал в ее жизни, и две недели без него было просто немыслимо представить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108