Он продолжал ухаживать за Альбинкой, но она вынести его ухаживаний не смогла. Ей было очень стыдно за дочь, и постоянно видеть в качестве напоминания о ее мерзком поступке лицо Константина Ильича она не хотела.
Другое дело новгородский даугавпилсец. Он опять вошел к Альбинке в фавор, потому что перед ним можно было не стыдиться.
Кстати, если бы Дюбарев был собственной дочерью, то в предложенных ей жизнью обстоятельствах он поступил бы точно так же.
Таким образом, все вернулось на круги своя: Валерий Георгиевич к Хозяйке, Ромочка – поближе к Альбинке, и даже Вася Половцев по-прежнему крутился возле Сонечки. Друг степей и подворотен – грозный половец оказался не таким уж грозным и вовсе не злопамятным. Он слегка подтянул свои «трубы», зарастил бритый затылок и время от времени (кстати, довольно часто) предлагал бывшей девочке-эльфу руку, сердце и даже главную свою драгоценность – гематитовый крест с надежной бычьей шеи. Сонечка по-прежнему кочевряжилась и взбрыкивала, но с каждым днем все слабее. Я поняла, что погорячилась с французским посланником. Думаю, ко Дню Снятия Блокады Вася ее уломает. Ну, в крайнем случае, к Международному женскому дню 8 Марта. А если не выгорит, то к Первому мая – уж точно.
Можно считать, что и я вернулась на некую точку отсчета. Я как бы снова побыла немножко замужем и вышла из «замужа» обратно. Состояние должно бы быть мне знакомым, но я его не узнавала. Мир вокруг меня померк и поблек. Я даже предложила Альбинке еще разок подкраситься под баклажан, потому что она показалась мне несколько вылинявшей. Альбинка покрутила пальцем у виска и предложила провериться у окулиста.
Особенно тяжко было на работе. Главный мужчина моей жизни сидел за соседним компьютером и никак на меня не реагировал. Прошло уже больше месяца с того времени, когда я вручила Хозяйке Медной горы торт с коньяком от сотрудников. Валера так и не сказал мне ни слова. Я ему – тоже.
Юлия Владимировна не могла нарадоваться на мой почасовой рост как специалиста своего дела, а я все чаще и чаще подумывала о смене работы. Поэтому начала покупать газеты типа «Биржа труда» и «Профессия», но долгими одинокими вечерами просматривала длинные колонки все еще довольно бессмысленно, потому что уходить из бюро боялась. Уйду – больше никогда его не увижу. НИКОГДА! Смогу ли я с этим жить?
Однажды вечером я опять задержалась на рабочем месте, что стало уже доброй традицией. Выключив компьютер, я немного подумала над тем, стоит ли накрасить губы, потом решила, что, пожалуй, сойдет и так, и отправилась в наш «еврогардероб». Зайдя за шкаф, вскрикнула от неожиданности. На тумбе у зеркала сидел Беспрозванных.
– Что ты тут делаешь? – спросила я.
– Тебя жду, – ответил он.
– Зачем?
– Поговорить.
«Долго же ты собирался», – подумала я и разрешила:
– Говори.
Валера помолчал, зачем-то смерил меня взглядом, от которого я зябко поежилась, и спросил:
– Это ты принесла торт?
– И коньяк, – уточнила я.
– От сотрудников?
– Ага. От профсоюза и администрации.
– Это была моя жена. Люба.
Люба. Ну конечно! Люба. Любава… Любовь… Разве могли ее назвать по-другому?
– Она так и сказала, что жена, – заверила его я.
– Она бывшая жена.
– Ты мне говорил.
– Ты всем веришь?
– Тебе верю.
– И тебе все равно?
– Что именно?
– Все, что с нами происходит.
– По-моему, с нами ничего не происходит.
Он как-то непонятно хмыкнул и снова спросил:
– Почему ты целый месяц молчишь?
– Ты ведь тоже молчишь, – пожала я плечами.
– Хочешь, расскажу тебе про нее?
– Нет! – торопливо воскликнула я и даже крест-накрест заслонилась руками.
– Ты же хотела все про меня знать! – почти крикнул он, грубо схватил меня за плечи и тряхнул так, что я клацнула челюстями, прикусив себе язык.
– Это было раньше… – прошептала я.
– Нет, я тебе все-таки расскажу! Люба… Она красавица.
– Я видела…
Но он меня уже не слушал. Чувствовалось, что он твердо решил поведать мне их историю. Бежать было невозможно – он цепко держал меня железными пальцами. Мы стояли друг против друга. Лицо против лица.
– Мы учились в одном классе, – продолжил он. – После школы почти сразу пошли в ЗАГС. Весь класс гулял на нашей свадьбе. Она была первой в выпуске. А потом я провалился на экзаменах в институт, и меня забрали в армию. Она писала мне на службу трогательные письма, но, когда я вернулся, она… она жила с моим лучшим другом. – Глаза Беспрозванных были такими больными, будто все это случилось с ним только вчера. – Я сразу подал на развод. А потом началось… Она ушла от Генки снова ко мне, потом опять в кого-то влюбилась… Она уходила и возвращалась, уходила и возвращалась… Я однажды попытался сбежать от нее. Эта квартира, в которой я живу… пока живу… она не моя. Ее брат купил сыну, чтобы тот мог учиться и жить в Питере, когда подрастет… Сами мы из Омска… Так Люба меня и тут нашла…
Валерий остановился, чтобы перевести дух, и я успела подумать, что именно Любины дела он вечно и улаживал, а я грешила на его обнаглевших родственников. А еще я подумала, что передо мной вариант Дюбаревых, вывернутый наизнанку, на левую сторону.
– А я не мог ее не принимать, ты понимаешь?! – Валера еще раз грубо тряхнул меня за плечи.
Меня не надо было трясти. Я его понимала. Ох, как я его понимала! Я видела его Любу, его Любовь, живое воплощение любви в женщине! Если бы я была мужчиной, я тоже не смогла бы ей противиться.
– Что ты можешь понимать, ты же не мужчина! – Он будто услышал мои мысли и, не соглашаясь с ними, тряхнул меня особенно чувствительно.
Я отбросила от себя его руки, отскочила в сторону и почти всхлипнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68