-- Он не погиб.
-- Где же он?
-- В этой комнате.
-- Но я вижу лишь дым.
-- Это и есть профессор.
-- Нет, так у нас дело не пойдет, -- инспектор откинулся на спинку кресла. --
Начнем сначала. Итак, вы утверждаете, что в лаборатории никого не было, кроме
вас и профессора Коро?
-- Совершенно верно, -- сказал доктор Сислей.
-- Как же призошел взрыв?
-- Это был не взрыв, -- ответил доктор. -- Обыкновенная вспышка, сопровождающая
освобожденную энергию.
-- Освобожденную от чего?
-- От профессора, разумеется. Сейчас его энергии хватает только на то, чтобы
удерживаться в газообразном состоянии.
-- Но, убейте меня, я не понимаю, как он дошел до такого состояния!
-- При помощи своего нового аппарата. Человек сначала размягчается, потом
разжижается, а потом распыляется.
-- А как же обратно?
-- Очень легко! Запоминающее устройство помнит связь атомов твердого
профессора, а конденсатор при необходимости сконденсирует его из
газообразного.
-- Потрясающе! А что дает это изобретение?
-- Полный отдых всех членов организма, ликвидацию избыточного веса за счет
увеличения роста, смену пола на противоположный, траспортировку человека в
любой форме, как то: баллон, бутылка, ящик, полиэтиленовый пакет,
газопровод...
-- Гениально придумано! -- воскликнул инспектор. -- А теперь я скажу, что дает
это вам, доктор Сислей. Место заведующего лабораторией! Но сделали вы это
топорно. Убив профессора, топором вы растворили его в кислоте и ждали до тех
пор, пока он не испарится. А потом имитировали взрыв.
-- Но... -- возразил было доктор.
-- Спокойно! -- инспектор перегнулся через стол. -- Не надо пускать мне
пыль в глаза! То, что вы не физик, я понял сразу: когда заметил отсутствие
крови. Вы химик, Сислей! Не отпирайтесь!
-- Да, -- прошептал доктор. -- Но у меня есть алиби.
-- Что ж, -- сказал инспектор. -- Каждый имеет алиби, пока его не начали
допрашивать. Только без этих штучек!
Но доктор уже щелкнул выключателем...
Когда снова зажегся свет, посредине комнаты стоял профессор Коро.
-- Рад вас видеть, инспектор! -- сказал он.
-- Я тоже, -- кивнул инспектор седеющей прямо на глазах головой. -- Но славы
таким путем вам не добиться. Думаете, я не слышал, как вы стояли за дверью и
подслушивали наш разговор? Ваше изобретение -- фикция чистейшей воды!
-- Не более, чем ваша должность, -- парировал профессор. -- Вы не первый агент,
которого засылает к нам Строительно-Разведывательное Управление.
-- Ложь! -- крикнул инспектор, выведенный из равновесия.
-- Успокойтесь, -- мягко сказал профессор, и его лучистая улыбка осветила
инспекторское лицо...
В то же мгновение инспектор вспыхнул и испарился.
-- Ну и запах! -- поморщился профессор. -- Откройте форточку, доктор!
Случай с литературоведом

Литературовед Кротов ехал из Ленинграда в город Пушкин, чтобы принять
участие в Пушкинских чтениях.
Глядя на унылые картины, пробегавшие за окном, он размышлял о связи
литературы и литературоведения и не заметил, как подъехал к Царскосельскому
лицею.
Кротов вылез из кареты и сразу опьянел от кислорода.
-- Ну, слава государю, успели-с! -- сказал ему швейцар с седыми баками. --
Лицеисты все в сборе.
Кротов скинул швейцару меховую шинель и, поскрипывая высокими сапогами,
поспешил за каким-то кавалергардом.
"Хорошо придумано, -- еще ничего не понимая, мысленно отметил Кротов. -- Только
как же я проморгал, когда автобус на карету меняли?"
Наконец они пришли. Зала была уже полна. Долетали обрывки фраз: "Экзамен...
Словесность..." Незнакомая дама обратила на Кротова свой лорнет и учинила ему
улыбку.
Вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Кротов повернулся и обмер: рядом с ним за
длинным экзаменаторским столом сидел Державин. Правда, уже старик. Нет, это был
не сон. Маститый поэт екатерининской эпохи насупил брови и спросил
литературоведа:
-- Ну что, начнем?
-- Как вам будет угодно, -- пролепетал Кротов и, подумав, робко добавил: --
с!
В то же мгновение на середину залы вылетел курчавый мальчуган и с жаром стал
читать свою оду "Воспоминания в Царском Селе".
Кротов вспотел. Он впервые видел живого Пушкина.
Но тут же поймал себя на мысли, что думает совершенно о другом: "Как жить? Где
работать?! О ком писать?!!"
И даже после бала, утомленный, наш литературовед долго не мог прийти в себя. "О
ком писать, -- думал он, засыпая, -- если даже Пушкин ничего такого еще не
создал?!"
Проснулся Кротов в середине ночи. "Ничего не создал?!" Он вскочил с постели.
-- Так зачем же я буду писать о Пушкине? Хватит! Теперь я сам себе Пушкин!
Кротов положил перед собой пачку чистой бумаги и, умакнув гусиное перо в
чернила, начал сочинять:

Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог...

Сочинялось
легко.
-- И без всяких черновиков! -- радовался он. -- Сегодня же отнесу к издателю.
Но через несколько минут наступил творческий кризис. Наизусть "Евгения Онегина"
Кротов не помнил.
-- А изложу-ка я его прозой! -- решил он и написал: "Надев широкий боливар,
Онегин едет убивать время, что наглядно рисует нам образ лишнего человека".
-- Не то! -- выругался про себя Кротов и все зачеркнул. -- Так теперь пусть
другие литературоведы пишут: "В своем романе "Евгений Онегин" отец русской
литературы Кротов с потрясающей полнотой раскрыл нам всю пустоту светского
общества". Белинский. Светского общества... -- повторил Кротов.
Ему припомнилась незнакомка с лорнетом. Красивая женщина, а из светского
общества! И все присутствовавшие на экзамене -- из светского общества!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26