У нее-то этого не было. У нее было другое. Другие мухи в голове. Когда "скорая
помощь" спросила ее: кто вы? -- ответила: весы. Как все женщины, еще не
нашедшие своего главного мужчину, верила в гороскопы, приметы, нумерологию.
Внимательно следила за совпадениями. И у меня дома такая же чашка! Это тоже мой
любимый писатель! Надо же, я только что об этом подумала! Но не сказала!
Цыганка ей нагадала их встречу.
Письма и открытки подписывала многозначительно: Надежда. По телефону -- тоже:
это Надежда. Пауза. Никаких надь и надежд петровн.
В минуты особенно горячие вскрикивала отчетливо ему в ухо: мой! муж! мой!
Внушение на близком расстоянии.
А то посмотрит на него в целом и скажет: мы же с тобой так молоды! Ни хрена
себе -- молоды: бабе уже двадцать три!
Играла с ним как кошка с мышкой. Точней -- с мышем. Игра до предпоследнего
предела. Последний был всегда на замке. Это ее и сгубило. Будь она менее
опытной или наоборот, более, опытной настолько, что скрывала бы свой опыт, он
бы на ней и женился. Но ее игра была рассчитана на опытного мужчину. Это
подтверждает тот факт, что через месяц он ее бросил. А еще через два женился на
другой. Начинающей женщине. И не такой красивой. И более дурой. И провоевал с
ней десять лет. А с Наденькой, то есть Надеждой был бы, наверняка, счастливей.
Хотя, наверняка, тоже не больше десяти лет.
Шутка у нее была: у нас с тобой еще все спереди! Она ею все время острила. И
сама же смеялась. Причем совершенно искренне.
Потом они снова встретились. Когда он уже состоял в разводе. Но не развелся.
Она опять приехала поступать в институт. Сразу накинулась: а ты меня? как ты
все это время?
Совсем не изменилась. Но изменился он. Поэтому она уже стала для него другой.
Смешная. Старомодная. И уже неопытная.
Он стал намного опытней. И старше. Хотя ему еще было чуть больше тридцати. А ей
уже хорошо за тридцать.
Ей опять что-то нагадала цыганка. Какое-то крупное счастье.
В первый же день они и дошли до предела, до которого она стратегически не
допускала его раньше. Как говорят на исповедях, все произошло быстро и
неожиданно, я даже ничего не почувствовала!
То, что казалось в ней смелым, теперь показалось ему робким. Консервативные
ласки. Любит молча. И он чтоб немел. "Без комментариев!"
Нога все такая же. Ступня только чуть грубей.
Резкий запах духов. Это французские, говорила она. Нашего разлива, добавлял
он.
И по-прежнему любит танцевать перед ним. Надев чужую шляпу.
И по-прежнему любит помучать его. Думает, что так он будет любить ее больше.
Уже и дочь ее вышла замуж. А она все никак. Хотя торопится. А когда торопишься
выйти замуж, ни к чему хорошему это не приводит. Даже если выйдешь.
Последний раз встретились еще через много лет. Кода он попал в больницу.
Позвонила беспричинно ему на работу из своего Мурманска. Ей и похвастались.
Прилетела с апельсинами, которые у нее там в три раза дороже.
А к нему тогда никто, кроме нее, не пришел. Даже жена. Даже вторая. Сейчас
бывшая. Хотя и болезнь-то у него была пустяковая, так, отдохнул две недельки.
Погуляли с ней по больничному саду, загребала все сапожком опавшие листья, и
улетела назад.
Он подурнел. То есть стал глупей и старообразней. Детьми так и не обзавелся.
Злой, как революционер.
У нее уже внуки. Но выглядит на пятьдесят с хвостиком. Все-таки стала его
моложе. Женский ум сохраняется дольше. На бреющем как-никак полете. Мужской же
резко берет вверх, а потом резко летит вниз. Все так же, как в сексе.
В этом варианте она понравилась ему больше всего. Ему показалось, что он опять
ее полюбил.
Она же любила его любым.
Белый танец

Горшков давно просил Спиридонова с кем-нибудь его познакомить.
Наконец Спиридонов сказал:
-- Записывай.
-- Симпатичная?
-- Симпатичная. Костлявая только.
-- Я костлявых не перевариваю, -- сказал Горшков.
Но телефон записал.
-- Звонить после десяти, -- сказал Спиридонов.
-- Утра или вечера?
-- Не помню.
-- А что сказать?
-- Может, за тебя и все остальное сделать?
Горшков позвонил ровно в десять вечера. Трубку никто не снял. Перезвонил
Спиридонову.
-- Трубку никто не снимает.
-- Значит, ее нет. Ты чего, будешь теперь мне о каждом своем шаге
докладывать?
Горшков позвонил через час. Трубку сняли. Горшков сразу это понял.
-- Зину можно?
-- Можно.
Горшков подождал. Потом спросил:
-- Вы что там делаете? Молчите?
-- Так я ж сказала: можно.
-- А вы чего -- Зина?
-- Зина. А вы?
-- А я -- от Спиридонова.
-- Ой, подождите, я чайник сниму! -- оживилась вдруг Зина.
Горшков подождал. В трубке снова возникла Зина:
-- Я тут.
-- Все нормально? -- спросил Горшков.
-- В смысле?
-- Ну, с чайником. Сняли?
-- Допустим, -- сказала Зина.
Горшков помолчал. Потом спросил:
-- Чаю попить хотели?
-- Нет, кофию.
-- Кофе на ночь вредно пить! -- обрадованно выпалил Горшков.
-- Почему же?
-- Да это я так шучу.
-- Ну, рассказывайте, кто вы, что вы, где работаете?
-- Сейчас -- механиком.
-- А раньше?
-- И раньше -- механиком. Я всю жизнь -- механиком.
-- Как родились?
-- Нет, попозже.
-- Женаты?
Горшков не ответил.
-- Что вы молчите?
-- Думаю.
-- Думаете, женаты ли вы?
-- В принципе -- нет.
-- Как это?
-- Она -- стерва!
-- А дети есть?
-- Нет, -- ответил Горшков. -- Она их с собой забрала.
Договорились встретиться у какого-нибудь метро.
-- Вы как будете одеты? -- спросила Зина.
-- На ногах -- ботинки.
-- Со шнурками? -- уточнила Зина.
-- Сейчас посмотрю, -- сказал Горшков.
Зина сказала, что будет одета в синюю куртку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26