Невский проспект -- это вторая Нева-река. Невский проспект -- это река людей,
которая течет в обе стороны. Если вы очень хотите кого-нибудь встретить,
отправляйтесь на Невский проспект. На Невском проспекте встречаешь человека,
которого не видел лет двадцать, и человека, с которым простился двадцать минут
назад.
И вот я встречаю на Невском проспекте женщину -- девочку из параллельного
класса.
-- Ну, как ты?
-- Замужем.
-- За кем?
-- А, ты его не знаешь!
-- А что Ворон?
-- Ничего о нем не слыхала.
-- Александра Семеновна, знаешь, умерла.
-- Да, -- сказала она, -- отравилась.
Прошли еще годы.
Как-то по служебной надобности попал я в город моего детства.
Времени у командированного, как известно, целый вагон, и я решил заглянуть в
родную школу.
Сердце заметалось, когда я увидел наш старенький школьный дворик с
облокотившимися на забор пожилыми липами, а за ними двухэтажное зданьице из
больших светлых кирпичей.
В школе стояла учебная тишина. На лавочке возле гардероба сидела женщина лет
пятидесяти и читала толстую книгу: видно, ждала внука.
Я присел рядом.
-- Простите, а Андрей Горыныч еще здесь работает?
-- Директор-то? -- ответила женщина, поднимая на меня глаза. -- Нет, в другой
город уехал.
-- А давно?
-- Давно уж. Как учительница одна тут померла, так и уехал.
Я поднялся, чтобы уйти, но женщина вдруг сама добавила:
-- Сильно много снотворного выпила.
-- Это -- чем она отравилась?
-- Не отравилась, -- поправила меня женщина и заложила пальцем книгу, -- а
отравили. Да вы садитесь. Она же молоденькая была. Тридцать три годочка только
и было. Муж ее к парню одному приревновал. Ну и судили его, конечно.
-- Мужа-то?
-- Ага, мужа. Он все клялся на суде, что не виновен. И тут парнишка этот
восемнадцатилетний врывается. "Я, -- кричит, -- ее отравил!" Ну, и влепили
ему!..
-- Высшую меру наказания?!
-- Да. Только не самую высшую, поскольку на лицо явное убийство на ревностной
почве, но срок приличный -- пятнадцать лет.
-- Так он, значит, сейчас сидит?
-- Сидит, любезный. Но, говорят, за примерное поведение и хорошую работу
скостили ему несколько лет.
-- Так, он, значит, должен выйти скоро.
-- Какое там! Отказался он раньше срока выходить. "Сколько, -- сказал, -- мне
положено, столько и отсижу". В это время прозвенел звонок, и школа наполнилась
веселыми юными голосами. Да! И мы так же старались первыми выскочить из класса.
Я грустно усмехнулся и вышел вон.
Раза два я писал Ворону туда письма, но он так и не ответил.
С того времени, как я окончил школу, прошло лет двадцать. Было летнее утро в
Петергофе.
Я возвращался домой от своей знакомой. Не поспев на электричку, отходившую в
Ленинград, я слонялся по платформе с тонкими, витыми колоннами, и вдруг увидел
его...
Даже через сотню лет я узнал бы Ворона!
Прежде чем я успел открыть рот, Ворон повернул ко мне голову и, протянув руку,
буднично сказал:
-- Ну, как живешь?
-- Так себе, -- пробормотал я.
Заметив мое смятение, он сказал:
-- Вот такие дела. Женился?
-- Женился, -- ответил я. -- И развелся. И опять женился.
-- А я просто женился, -- сказал Ворон.
-- А жена где?
-- Сейчас подойдет.
Я огляделся -- рядом никого не было. Наступило тягостное молчание.
-- Вы в Ленинграде живете? -- наконец спросил я.
-- Зачем нам ваш Ленинград? Мы живем там, куда не идут поезда.
-- А?..
-- А здесь проездом.
Тут подошла моя электричка. Конечно, можно было бы сесть и на следующую, но
Ворон уже протянул мне руку.
-- Прощай, Ворон, -- сказал я и, собрав по крохам улыбку, вскочил в вагон.
Уже в окно я увидел, как к Ворону подошла молодая женщина.
"Жена", -- догадался я.
И тут меня прошиб пот.
Женщина мне кого-то очень напоминала. Вот только ее лица я не мог разглядеть.
Я прильнул к запыленному окну.
"Осторожно, двери закрываются!" -- прошамкал динамик.
И вдруг женщина повернулась!..
Это была она. Сомнений быть не могло. Электричка тихо поехала.
Да, но ей должно быть сейчас уже за пятьдесят! А здесь -- лет тридцать
пять!..
Больше я не встречал ни Ворона, ни Александру Семеновну.
И вообще, ее ли я тогда встретил?
Помню только, что весь путь до Ленинграда я сидел потрясенный, ничего не
замечая вокруг. Сами собой стали выплывать строчки из пушкинской сказки. Это
была любимая сказка Ворона. Он знал ее наизусть:

Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
И о гроб невесты милой
Он ударился всей силой.
Гроб разбился. Дева вдруг
Ожила. Глядит вокруг
Изумленными глазами,
И, качаясь над цепями,
Привздохнув, произнесла:
"Как
же долго я спала!"
День рождения


Еще вчера я молод был,
Гулять с девчонками ходил,
И целовался до утра
Еще вчера.

Сон протекал где-то рядом, но он не мог его найти. Сон вообще трудно найти на
свету. А свет уже, как пожарник, лез через окно, цепляясь за подоконник,
кровать, бил уже едкой пеной прямо в глаза.
Конечно, можно было бы с ним еще побороться, но родовые схватки звонка
вытолкнули его из чрева кровати.
Он заспешил к двери, накидывая на ходу черный с капюшоном халат.
На пороге стояла почтальонша с уже уставшим за утро лицом.
-- Вам телеграмма. Распишитесь.
Он расписался и, волнуясь, раскрыл двойной листок с ромашками на обложке.
Телеграмма всегда волнует, особенно -- когда ее еще не читал.
Поначалу он никак не мог найти, что именно читать. Первыми ему на глаза
попались какие-то цифры: тираж, цена открытки, -- потом свой же адрес, своя же
фамилия. И наконец вспыхнуло:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26