В полном молчании они вместе спустились по склону. Впереди – Мэтью и Эммелина, цепляющаяся за его руку, как утопающий за соломинку, спотыкающаяся на выбоинах, которые знала с детства. Дойдя до дороги, все трое остановились, и Ханна глянула Мэтью и Эммелине в лицо. Но сразу же ее внимание отвлекли их сцепленные руки. Она смотрела на них так, словно видела нечто чудовищное, такое, с чем никто никогда не сталкивался, чего не мог даже вообразить себе, и сила этого взгляда Ханны заставила их наконец разнять руки.
– Я как-то не понимаю… В чем дело? – первым заговорил Мэтью.
– Кто ты такой? – спросила Ханна.
– Что вы имеете в виду? – изумился он. Если б мужчина подступился к нему с этим вопросом, он знал бы, как реагировать; но перед ним стояла грузная женщина, всего несколько минут назад так дружески улыбавшаяся.
– Из какой ты семьи?
– Из самой обыкновенной, – ответил он, пожав плечами. – Из своей.
– В чем дело, Ханна? К чему все это?
– Откуда ты родом? – не обращая внимания на Эммелину, продолжала выспрашивать Ханна.
– Из Канзаса.
Все это по-прежнему лишь удивляло его, но Эммелина уже теряла самообладание. Если бы тетка не казалась искренне расстроенной и удрученной, она бы просто рассвирепела от этих расспросов.
– Из Канзаса? – переспросила Ханна. – Ты точно уверен, что из Канзаса?
– Они часто переезжали, – ответил Мэтью. – Жили в Айове, в Огайо.
– А еще раньше? – закрыв глаза, спросила Ханна.
– Точно не знаю. Кажется, в Пенсильвании. На Запад они вроде бы тронулись откуда-то из-под Бостона. Сами они мне этого не говорили, но я случайно увидел однажды кое-какие бумаги… Кажется, речь шла о Массачусетсе.
Ханна стояла все так же с закрытыми глазами.
Только бы голова перестала кружиться, а там уж я соберусь с силами и все ей выскажу. Это ведь ни в какие ворота не лезет, в отчаянии думала Эммелина.
– Сколько тебе лет? – спросила Ханна, и голос ее дрогнул. Глаза по-прежнему были закрыты.
– Двадцать шесть.
Она открыла глаза:
– Это правда?
Взглянув на Мэтью, Эммелина увидела, что он стоит, скрестив на груди руки. На лице – вызывающее выражение, но вызов не резче, чем можно было бы опасаться.
– Ханна, что все-таки это значит? – взмолилась Эммелина.
– Так тебе двадцать шесть? Или, может быть, тебе меньше, чем двадцать шесть?
Мэтью не ответил.
– Двадцать шесть? – повторила Ханна. – Или двадцать один? Почти двадцать один?
– Ханна! Ну зачем тебе это?! – выкрикнула она, не понимая еще причины собственного отчаяния.
Мэтью молчал.
Глаза Ханны снова закрылись. Она дрожала всем ТЕЛОМ.
– Ты родился восемнадцатого октября, – выдохнула она наконец.
– НЕТ! – крикнула Эммелина. – НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! Ханна открыла глаза.
Кто-то вышел уже из дома, смотрел сверху, что же здесь происходит. Ханна, не оборачиваясь, махнула рукой: уйдите!
– НЕТ! – снова выкрикнула Эммелина. – Мэтью, скажи ей: это не так!
– А что тут такого? – пожал он плечами. – Почему это так тебе важно? Все вокруг говорили: я слишком молод. Все вели себя так, словно это… Отец твой… Что значит, я слишком молод?! Я прожил самостоятельно целых семь лет!
– НЕТ!
– А вы что, знакомы с моими родителями? – спросил он Ханну.
В последний раз, на прощание взглянув на него, Эммелина повернулась и побежала по грязной размытой дорожке к пруду.
– Осторожно! Ногу разбередишь! – крикнул вслед Мэтью, но не попробовал удержать ее.
Ханна раскачивалась, стоя с закрытыми глазами. Он попытался собраться с мыслями, понять, в чем дело. Ему и в голову не приходило, что Эммелина надумала кинуться в пруд. Послышался плеск воды. Он ошарашенно повернул голову, а она в это время уже плыла. Громко выкрикивая ее имя, он побежал по склону к берегу, а когда увидел, что она, с трудом продвигаясь вперед – мешали липнущие к ногам длинные юбки, – все же пытается выплыть на середину, ринулся в воду и пошел за ней, без конца повторяя ее имя и умоляя вернуться, и вдруг оттолкнулся ногами и поплыл, да, поплыл. Но так как он никогда раньше не плавал, то смог лишь отчаянно молотить руками и ногами, неуклюжий в тяжелой одежде и башмаках, а когда, обессиленный, оставив наконец свои бесплодные старания, попытался встать на ноги, то все еще смог достать дно.
– Зовите на помощь! – крикнул он Ханне. – Зовите кого-нибудь, кто умеет плавать.
А между тем Эммелина была уже на середине.
– Эммелина! – в отчаянии выкрикнул он. – Вернись! Мне не доплыть к тебе. Ты же видишь! ВЕРНИСЬ!
Ей не слышны были эти крики, но, даже и услышав их, она не изменила бы своих действий. Она выискивала глазами центр пруда – то место, где вода была всегда холодной и темной, откуда, хорошо закинув удочку, даже в томительно-жаркий полдень можно было выудить несколько рыб. Решив, что уже добралась до этого места, она перестала грести и дала себе чуточку отдохнуть: голова и руки – над водой, но мокрое платье тянет и тянет вниз. Башмаков нет – после ожога она их еще не носила. Платье мешало. Она попыталась разорвать юбки, но не смогла ухватиться за край подола и, сделав глубокий выдох, собрала все силы и просто ушла под воду.
Сознание было ясным. Захотелось разглядеть дно, но юбки пузырились возле головы, и приходилось все время отпихивать их. Мысленно она видела мать и отца, Льюка, Мэтью… Нет, только не Мэтью… Льюка, Эндрю… Родительский дом, спальню Уоткинсов, в которой прожила больше года, в которой ро… Нет!.. Перед глазами поплыл пансион, в пансионе она увидела себя, девочку, глядящуюся в зеркало в комнате миссис Басс, потом лежащую на кровати. Увидела себя лежащей на кровати в Линне. Руки сложены на большом теплом животе, а в животе – ребенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107