Стоило ли труда? Нет, – отвечала она себе. Это было приятно, возбуждало, занимало – не более.
Ей вдруг вспомнилось, как в такой же солнечный день, более двадцати лет назад, она пошла с матерью к знакомому врачу. Миссис Дэвис знала о своей болезни, и пошла только потому, чтобы услышать подтверждение специалиста – и услышала его.
Сегодня ее дочери, сопровождавшей ее тогда, вспоминалась вся эта сцена. Чистенький, убогий кабинетик врача. Книги, чахлая бегония. Стеклянные ящики с инструментами.
– Что вы думаете об операции, доктор? – спросила шестидесятилетняя миссис Дэвис, простая, милая старушка.
– Не советую.
– Вы находите, что поздно? Что ее следовало сделать давно?
– Пожалуй, да. Сомневаюсь, чтобы удалось остановить процесс.
Итак, оставалось одно – умереть. Джейн смотрела на мать с почтением и любопытством, когда они снова вышли на залитую солнцем улицу. Как должен был чувствовать себя человек, знающий, что он близок к смерти? В этом новом свете – или, вернее, мраке – какими должны были казаться ему автомобили, улицы, лотки, витрины магазинов?
И вот – сегодня она знает это, она понимает, что чувствовала тогда мать. Привычные голоса звучали, должно быть, странно, привычные занятия казались бессмысленными, «дела» – детской игрой. Все стало нереальным, далеким…
– Джейн, дорогая!..
– Да, Молли?..
– Можно надеяться встретить вас в Биарице в июле?
– Думаю, что да. Так и вы туда же?
– Джейн, скажите, правда ли, что мистер Чэттертон будет командирован в Испанию?
– О! (Две леди, с благоговением следившие за ней, нашли, что ничего на свете не могло быть очаровательнее этого лукавого, томного «о»!) Если бы это так и было, – сказала миссис Чэттертон, улыбаясь как бы своим мыслям, – то неужели вы хотите, чтобы я начала мою дипломатическую карьеру с нескромного сообщения?
– Миссис Чэттертон, вы будете у нас на собрании?
– Мистер Лэнгли, очень сожалею…
– Но вы разрешите вписать ваше имя?
Ленивое движение бровями в знак согласия.
– Дженни, – это говорит ее ближайшая приятельница, важная миссис Гамильтон, – Дженни, знаете, моя мать просто влюбилась в ту кремовую шаль, что была на вас три дня назад, а я понятия не имею, где достать другую такую же.
На это Джейн ответила дружелюбно, просто:
– Другой такой не найти. Но скажите матери, что женщина, которая ее очень любит, будет польщена, если она примет эту шаль в подарок и будет иной раз надевать ее.
Завтрак, ленивая болтовня, папиросы… В сумерки бридж. Всеобщее внимание, гордое сознание своей красоты, муж – воплощенная преданность и любовь, ряд триумфов – словом – то, что составляет жизненный идеал столь многих.
– Если она уедет в Манилу… Если Билли не влюблен в нее… если все будет по-старому… – бежали одна за другою мысли.
– Не надо терять головы… даже с Кентом. Надо крепко держать себя в руках… не быть слишком откровенной.
– Ваш ход, Джейн!
– Простите! Я была далеко отсюда!..
ГЛАВА XII
Жуанита бродила по опустевшему дому в поисках Кента. Спустилась вниз, заглянула в одну дверь, в другую… Она нашла его, наконец, в библиотеке, скучающего за разборкой бумаг.
– Вы на прогулку? – спросил он, подавляя зевоту… (Жуанита была в пальто и шляпе) Погодите минутку, я пойду с вами. Я весь день торчал дома.
Они пошли к холмам. Сегодня в усадьбе было как-то особенно тихо, словно все вымерло. Лошади стояли недвижно в загороди, положив морды на верхние перекладины. Старый конюх сидел и курил под аркой, увитой, словно паутиной, обнаженными виноградными лозами.
Солнце зашло за полосу подымавшегося на западе тумана, и все выглядело как-то сиротливо и голо в надвигающемся сумраке.
Кент и Жуанита прошли первый ряд холмов. Отсюда дом внизу был виден, как на ладони. Они миновали сад, огороды, и направились к лесу. Под лишенными листьев деревьями местами белел иней, воздух был резко-свежий и какой-то звенящий. Жуанита жадно вдыхала запах земли, гниющих листьев и мокрой коры, всматривалась в закругленную линию холмов, где поднимался морской туман, окутывая могучие старые дубы, заволакивая мир серыми тенями, жемчужной и белой вуалью.
– Я хочу спросить у вас… – начала Жуанита, когда они отошли довольно далеко, – миссис Чэттертон желает, чтобы я ехала в Манилу через неделю. Как бы вы поступили на моем месте?
Наивная прямота этого вопроса вызвала у Кента улыбку, несколько хмурую, но как-то удивительно красившую его лицо. Улыбку, которую очень любила Жуанита.
– А вам хочется ехать, Жуанита?
Его голос проник ей в сердце. Утонченная радость идти медленно рядом с ним, говорить с ним свободно, знать, что он ее друг, мешала ей вникать в смысл слов.
– Да, кажется, – сказала она после паузы, посмотрев на него сбоку. – А вам бы не хотелось?
– Так хотелось бы, что если вы уедете, я, вероятно, последую за вами. А то я слишком засиделся на одном месте. Да, кстати, знаете, я сделал сюрприз к рождеству и получил в ответ подарок к Новому году. – Он порылся в своем кармане. Жуанита смотрела на него выжидательно.
– Я написал матери.
– О, Кент! Как я рада! И она, верно, была в восторге? – Кажется, да. Во всяком случае, сегодня я получил телеграмму.
Он вытащил, наконец, желтый листок и подал ей.
– О, Кент! Как прекрасно! И она подписалась «мама»!.. Кент, почему вы написали?
– Не знаю, – отвечал он неохотно, пряча телеграмму. – Бывают разные настроения. – Они некоторое время шли молча. – Ну, как насчет Манилы? – спросил он снова.
– Да разве вы не видите, что миссис Чэттертон хочет избавиться от меня, как я и говорила вам сегодня утром?
– А если даже так, что же из этого? – заметил лениво Кент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79