Очарование теней исчезнет, а музыку заглушат жалобы и сплетни.
– И это моя жизнь, – прошептала Эмма.
Разве этого она ждала, когда бесконечными часами боролась за жизнь в океане под палящим солнцем. А все люди с того корабля мертвыми лежали под ней. Какой жуткий, кошмарный образ. Ее ноги, маленькие, голые, бледные, взбалтывали воду над телами родителей…
Звук собственного рыдания заставил ее вздрогнуть. Эмма прижала ладонь к дрожащим губам. Как странно, что она сейчас плачет, ее глаза так долго оставались сухими. И все же…
– Мама… – прошептала она.
Мама хотела для нее этой жизни. Но почему? Мама говорила, что брак не имеет отношения к любви, но как в это поверить? Она любила мужа, смеялась и плакала с ним, ухаживала за ним, когда он болел. Их объединяло нечто драгоценное и редкое, и все-таки она подтолкнула Эмму к браку с Маркусом, зная, что у дочери не будет того, что есть у нее. Разве это справедливо? Как ее мать могла это сделать?
Возможно, маму просто не волновало ее счастье…
– Довольно! – Звук собственного голоса испугал Эмму. Спустя какое-то время, отдышавшись, она подошла к зеркалу. Какая она бледная. Энергично пощипав щеки, Эмма посмотрела на свое отражение.
Глаза красные. С первого взгляда каждому будет ясно, что она плакала.
Вздохнув, Эмма пригладила волосы. Ее мама все равно сказала бы, что она красавица. Мама всегда говорила ей это. Сама Эмма никогда не заботилась о своей внешности. Если она уже обручена, какое значение имеет красота?
А что на самом деле имеет значение? Что важно в жизни?
Ее губы снова задрожали. Прижав ко рту кулак в перчатке, она рывком открыла дверь и вышла. Не сориентировавшись, Эмма ошибочно повернула налево, а не направо. Хлопнула дверь, и в коридор выскочила растрепанная женщина.
– Мерзавец! – крикнула она кому-то оставшемуся в комнате. – Вы же не можете просто… взять меня, а потом выбросить, как мусор!
Эмма хотела уйти, но, услышав ответ, замерла.
– Конечно. Особенно потому, что я вас никогда не брал.
Узнав голос лорда Холденсмура, Эмма опешила. Изумляясь своим бесстыдным намерениям, она нырнула в нишу чтобы услышать дальнейший разговор. Похоже, подслушивать – это ее главное занятие в этот вечер.
Женщина подтянула сползший рукав.
– Вам придется за это ответить перед моим мужем.
Раздался взрыв смеха.
– За то, что я отклонил авансы его жены?
– За попытку изнасилования!
Последовала напряженная тишина. Потом тихо, так что Эмма едва могла разобрать слова, лорд Холденсмур сказал:
– Ложь всегда наказуема, миссис Лейк. Я советовал бы вам помнить об этом.
Эмма прижала руки к груди. В голосе маркиза была угроза, и женщина отступила на шаг.
– А как насчет правды? – с вызовом спросила она. – Я напишу лорду Мансону, что вы наставили ему рога спустя неполных три недели после его свадьбы!
В дверном проеме появился лорд Холденсмур.
– Полагаю, в этом восхитительном приступе правдолюбия вы захотите рассказать своему мужу и об О'Мейли?
Женщина застыла.
– Как вы можете! Я считала вас джентльменом!
– Лживый лицемер на честь не претендует, – сказал он спокойно. – А теперь прочь с глаз моих. И если вы снова зайдете в мой дом, я сам все расскажу вашему мужу.
Женщина прошла так близко, что Эмма почувствовала запах саше с вербеной в ее сумочке и ветерок, поднятый ее взметнувшимися юбками. Хлопнула дверь дамской комнаты.
Эмма медленно выдохнула. Ее глаза не отрывались от того места, где в дверном проеме стоял Джулиан Синклер.
Он, казалось, рассматривал цветочный узор на обоях, но, закончив застегивать запонки, повернулся к ней.
– Мисс Мартин, – его кошачьи глаза отлично видели в темноте, – как вам сегодняшний вечер?
– Я… – Жар ожег ее горло и лицо. – Я не собиралась…
– Ну-ну! До сих пор вы были удивительно честны.
– Я просто… – Сглотнув, Эмма шагнула на свет. – Извините, конечно, я знаю, что подслушивать неприлично.
Холденсмур с ленивой грацией повел плечом.
– Эта женщина устроила здесь сцену. Интересно, она хотела, чтобы ее застали? – Заложив руки за спину, он подошел к Эмме: – А вы? Возможно, вы нашли ответ на свой вопрос.
– Какой вопрос? – спросила она, затаив дыхание. Он остановился в дюйме от нее и, наклонившись, прошептал ей на ухо:
– Какова моя репутация.
Эмма отпрянула.
– О, теперь я узнала о ней все, – с дрожью в голосе сказала она.
Ее рука невольно поднялась и коснулась горячей щеки под ухом. Маркиз наблюдал за ее жестом, на его губах играла улыбка.
Потом улыбка исчезла.
– Вы плакали, не так ли? – Затянутой в перчатку рукой он провел по ее щеке. – Линдли снова вам нахамил?
Эмма напряглась. Она не должна обсуждать Маркуса с ним, она не доверяла себе. Она хотела было уйти, но маркиз поймал ее руку.
– Простите мне мое любопытство, – неловко сказал он, – но чем вы расстроены?
Ее пальцы нервно шевельнулись в его ладони. Эмма хотела сказать что-то легкое и остроумное. Но маркиз смотрел на нее так серьезно, что это подкосило ее. Эмма открыла рот, и у нее вырвалось:
– Я не могу этого вынести.
Она тут же пожалела о сказанном. Лицо ее загорелось, ей хотелось сквозь землю провалиться. Не годится она для светского общества!
Маркиза, казалось, не удивила странная фраза; он все так же держал Эмму за руку.
– Да, – сказал он. – Я это понимаю.
Эмма закусила губу. Она не знала, как продолжить разговор. Внутренний порыв подгонял ее спросить: «Вы действительно понимаете?» Но это безумие. Если бы только он не смотрел так заботливо и сочувственно своими яркими глазами ей в лицо. Что-то в его пристальном взгляде снова вызвало слезы. Маркус никогда не смотрел на нее так, никогда не спрашивал, о чем она думает или что чувствует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86