Теперь я это знала, и это давало мне какое-то горькое удовлетворение.
– Мне бы хотелось, чтобы ты кое-что сделал для меня, – сказала я Неду. Затем принесла миниатюру с изображением Крэна в молодости и отдала ее Неду. – Передай это его семье, хорошо, Нед? И пусть они не знают, что она была у меня.
– Очень похож. Разве ты не хочешь оставить ее у себя? – спросил он, рассматривая портрет.
– Я помню его другим, – ответила я, с трудом удерживаясь, чтобы мой голос не задрожал. – Тем более что она по праву принадлежит им.
– Хорошее было время, правда? – невпопад сказал Нед, продолжая разглядывать миниатюру.
– Да, – согласилась я, – действительно. Некоторое время мы сидели молча.
– Что ты собираешься делать дальше, Нед?
– Через несколько недель я снова уезжаю, но, слава Богу, не в Индию. Вероятно, в Ирландию – там снова ожидаются неприятности. Впрочем, чего другого можно ждать от Ирландии! У тебя все в порядке, Элизабет?
– Да, у меня все хорошо, – спокойно ответила я.
– Если я могу быть чем-нибудь полезным для тебя – драться на дуэлях, подносить шляпные коробки, выгуливать собачек, – только скажи. Примерно на сотую часть я еще остаюсь джентльменом.
В нем на секунду проглянул старый насмешник Нед.
– Спасибо, Нед, – слабо улыбнулась я. – В случае такой надобности я пошлю тебе в Ирландию срочную депешу.
Он засмеялся и положил миниатюру в карман.
– Что ж, если я не найду смерть в ирландском болоте или на торфяном пожаре, то через несколько лет вернусь, так что не забывай меня.
И с почтительным поклоном он удалился.
Впоследствии мне довелось услышать, что Крэн умер точно так же, как и жил – по уши в долгах. Однако его жена, состояние которой благодаря донкихотским представлениям мужа осталось нетронутым, немедленно расплатилась со всеми его кредиторами. Я думаю, дух Крэна был немного разочарован, увидев, что после него не осталось ни одного неоплаченного счета – хотя бы в порядке памятника.
Началось новое столетие, но война все еще продолжалась. Колосс Бонапарта по-прежнему сокрушал все на своем пути, и Англия переживала непростые времена.
Лично для меня первый год нового столетия начался с небольших ударов судьбы, а закончился сокрушительными. Джереми одолела подагра, а Белль после крайне неудачной связи с лихим кавалерийским офицером заболела сифилисом. Один из сыновей Марты был ранен во время кораблекрушения. Сначала Марта ужасно переживала, но рана, к счастью, оказалась несерьезной.
Затем Генри разругался в пух и прах со своим начальством в военном министерстве. У них уже давно существовали трения, поскольку Генри упорно сидел на своем коньке – создать плацдарм английской армии на континенте, чтобы наши союзники не оказывались все время в одиночестве. После того, как Бонапарт всыпал австриякам под Маренго, Генри стал буквально одержим этой идеей и настаивал на немедленном осуществлении своего плана, угрожая в противном случае уйти в отставку. Его требования были встречены с насмешкой, и он действительно подал рапорт об отставке. Хотя Генри давно подумывал о том, чтобы оставить службу и переселиться в Маунт-Менон, случившееся стало болезненным ударом по его самолюбию.
Заперев лондонский дом, мы произвели организованное отступление в Суссекс, однако Генри стал чахнуть и все больше отдаляться от окружающего мира. Теперь он вовсе не претендовал на физическую близость со мною и часто лежал рядом так неподвижно, что я была вынуждена дотрагиваться до него, желая убедиться, что он еще жив.
Отчасти его истерическое стремление ослабить нажим на наших австрийских союзников объяснялось личными страхами. В силу того, что Генри пользовался репутацией выдающегося стратега, его сын был прикомандирован к австрийской армии в качестве военного консультанта. Генри боялся именно за него.
Вскоре нам пришлось убедиться в том, что опасения его были не напрасны. Это случилось перед самым Рождеством. Я встала поздно и только собиралась позавтракать, как в комнату вбежала Марта. Лицо ее было белым как полотно.
– Скорее… Пойдемте к сэру Генри, у него удар.
Я поспешила вслед за ней в библиотеку. Генри лежал, вытянувшись на полу. Его обычно бледное лицо было теперь багровым, дышал он шумно и с большим трудом. Встав рядом с ним на колени, я развязала ему галстук и расстегнула сюртук, а затем велела перепуганному мальчишке-посыльному с почты, беспомощно стоявшему рядом, немедленно бежать за доктором. В левой руке Генри была зажата бумага, с виду похожая на официальный документ. С трудом разжав его стиснутые пальцы и разгладив лист, я стала читать. Это было официальное сообщение, подобное тому, в котором говорилось о взятии Серингапатама и гибели Крэна. На сей раз речь шла о сокрушительном поражении, нанесенном австрийцам французским генералом Моро 3 декабря под Гогенлинденом. В конце документа была сделана приписка: «С глубочайшим сожалением вынуждены сообщить о смерти капитана Джона Рашдена, прикомандированного к австрийской имперской армии, наступившей от ран, полученных во время указанного сражения».
Глядя на искаженное лицо Генри, я жалела его всем сердцем. И снова я проклинала Наполеона. Мне не было дела до того, что он сокрушил австрияков. Я не могла простить ему того, что он сокрушил Генри, и думала, настанет ли когда-нибудь конец этой бессмысленной бойне.
Пришел врач. Генри пустили кровь и осторожно перенесли в постель. Сидя у его изголовья и прислушиваясь к свистящему дыханию, я думала о том, милосердно ли мы поступили по отношению к нему, будет ли он благодарен нам за то, что мы вернули его из царства теней, где собрались все те, кого он когда-то любил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126