Обратите внимание, что я еще ни словом не обмолвился об их известной способности сберегать в себе жизнь, обходясь без пищи в течение целого года, и не напомнил о неуязвимой броне их природных доспехов. Какое еще создание во плоти владеет такой цитаделью, в которой можно выдержать любую осаду времени?Подсвечивая фонарем, я соскабливал ногтями мох и рассматривал застарелые шрамы — следы ужасных ушибов, полученных во время гулких падений в известковых горах острова, — то страшно расширенные, вспухшие, то наполовину стертые и такие же безобразные, как наросты на коре очень старых деревьев. Я чувствовал себя археологом, собирателем древностей, изучающим следы птиц или таинственные знаки на плитах, выкопанных из земли, исхоженной невиданными животными, самые призраки которых давным-давно вымерли.В ту ночь, лежа в гамаке, я слышал над головой звуки неторопливой, монотонной возни тяжеловесных незнакомок на загроможденной палубе. Их глупость либо упорство были настолько велики, что никак не позволяли им обходить препятствия, попадавшиеся на дороге. В полночь, как раз перед сменой вахт, одна из черепах утихомирилась. Утром я нашел ее упершейся, словно атакующий таран, в неподвижное основание фок-мачты. Она все еще силилась во что бы то ни стало проложить себе путь, ставший для нее невозможным. То, что черепахи являются жертвами искупительного, злоумышленного, а может быть, и чисто дьявольского колдовства, чаще всего выражается в их одержимом стремлении слепо выполнять самую бесполезную работу. Мне приходилось видеть, как они во время своих путешествий героически таранили попавшиеся на пути скалы — подолгу упирались в них, пытаясь сдвинуть с места, пыжились, тужились, пыхтели и ни за что не хотели изменять избранного направления. Думается, эта тяжелая потребность действовать прямолинейно в хитросплетениях нашего мира и есть их главное проклятие.Черепахи, не остановленные препонами, подобными той, что задержали их приятельницу, попросту натыкались на незначительные помехи — ведра, блоки, свободные концы такелажа, свернутые в бухты, и, преодолевая эти препятствия, время от времени шлепались о палубу с ужасающим грохотом. Прислушиваясь к толчкам и сотрясениям, я размышлял о том логове, из которого они появились. Я думал об островах, изборожденных отливающими металлом разломами и провалами, затерявшимися в бездонном сердце ущелистых гор и на многие мили покрытыми непроходимыми чащами. Затем моему воображению начали рисоваться три черных, как кузнецы, упрямых чудовища, которые веками корчились в этом царстве теней, влачась так медленно и натужно, что не только грибы-поганки и прочая губчатая растительность успевала взойти под ними, но и спины их покрывались мхом, словно налетом сажи. С ними я затерялся в этом вулканическом лабиринте, проламывая дорогу сквозь чащу подгнивших сучьев, пока наконец уже во сне не увидел себя сидящим по-турецки на горбу самой крупной черепахи. Напротив меня восседали два брамина, и, вместе взятые, своими лбами мы образовывали треножник, на котором покоился вселенский свод.Таково было кошмарное видение, порожденное первым впечатлением от встречи с обитателями Очарованных островов. Но, как это ни странно, на следующий день вечером я преспокойно сидел в кругу своих товарищей за веселой трапезой, наслаждаясь бифштексами и жарким из черепах. После ужина в ход пошли ножи — я помог превратить мощные панцири в три затейливо вогнутые суповые миски и тщательно полировал плоские желтоватые днища, из которых получились великолепные подносы. НАБРОСОК ТРЕТИЙ. Скала Родондо Зовется среди них скалой Дурной Упрек.Ужасно здесь — сам дьявол заскучает.Из рыб и птиц никто в то место не ходок —Там только вопль гагар и грубый покрик чаек,Да кармаран родню пернатых привечает.Они кричат, присев на жуткий тот утес.И вторит им прибой, чей голос ветр принес,И бьется о массив незыблемой скалы,И волны вверх летят, как капли слез,И мрачные слова угроз несут валы.И лодочник тогда легонько подгребаетИ той мелодии немыслимой внимает.И стая страшных птиц над головой взлетела,Ударом крепких крыл касаясь тела,И заслонила свет, и ночь весь мир одела,И ощупью они брели в ее пределах,Фатальных птиц семья вокруг галдела. Восхождение на высокую каменную башню — не только само по себе достойное занятие, но и прекрасный способ разобраться в прилегающих окрестностях. Лучше, если она стоит обособленно и одиноко, подобно таинственной башне в Нью-Порте, или является единственным сооружением, сохранившимся от разрушенного замка.Что касается Очарованных островов, то там мы осчастливлены присутствием величественного наблюдательного пункта в виде скалы, которая благодаря особенностям очертания издревле прозывалась испанцами Родондо, или Круглая. Она поднимается вверх на двести пятьдесят футов от поверхности моря, в десяти милях от берега, оставляя к востоку и к югу группу гористых островов, и в увеличенном виде воспроизводит расположение известной Кампанилы, звонницы святого Марка, возвышающейся среди кучки ветхих зданий, беспорядочно сгрудившихся вокруг.Однако не торопитесь насладиться панорамой Энкантадас, потому что Родондо, эта морская башня, сама заслуживает внимания. Видимая с расстояния тридцати миль, она добросовестно вносит свою лепту в создание атмосферы очарованности, витающей над островами, поскольку издалека неизменно принимается за парус. С дистанции четырех лиг в полдень, подернутая золотистой дымкой, она напоминает испанский адмиральский корабль, сверху донизу увешанный сверкающей парусиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24