– Получай и устраивай под навесом себе мастерскую, – сказал дед.
Васютка остолбенел от радости и никак не решался принять подарок.
– Да бери же, бери, не бойся, это я сам сделал для тебя и вот… дарю.
Васютка схватил ящик, прижал его к груди и, даже забыв сказать спасибо, выскочил из кузни.
С этого дня во дворе стало заметно тише. Веселый смех и звонкие детские голоса раздавались редко. Васютка, его братишка и все соседские ребятишки теперь собирались под навесом и, разложив подаренные дедом инструменты, что-то мастерили и строили.
Васютка из старого ящика сделал себе подобие верстака и на нем из деревянных обрезков строил пароходы и паровозы, возводил дома и башни.
Когда наступили холода, весь свой скарб он перетащил в комнату, заняв целый угол.
– Это что еще за дело! – закричала на него мать. – И так негде повернуться, убирай все сейчас же!
– Ишь мусора наволок, – вторила ей бабка. – Грязь-то вожу не перевожу… Надо выкинуть все это в чулан.
– Не дам, не дам, это мне дедушка подарил! – Васютка сел на пол, обнял свои инструменты и горько заплакал.
Услыхав плач, из-за перегородки вышел дед.
– Вы чего малого обижаете, сороки? Он не просто играет, а рукомеслу учится. Это надо понимать.
Васютка, глотая крупные слезы, смотрел на деда, как на спасителя…
Дед был для него и учителем, и наставником, и другом. Только эта дружба оборвалась неожиданно и слишком рано.
На масленой в этот год стояли сильные морозы. Дед ездил в деревню навестить родных и дорогой сильно промерз. По приезде он тяжело занемог. Несколько дней пролежал на печи, кряхтя и стеная, потом велел истопить баню, находившуюся на задах двора, и пошел выпаривать хворь.
Из бани его принесли чуть живого.
По совету бабки положили на лавке и послали за фельдшером.
Когда явился маленький, горбатый старичок, фельдшер Анохин, дед несколько отдышался. – «Ну, слава богу, полегчало…»
Но когда фельдшер уходил, Васютка услышал слова: «Надо соборовать».
Он не знал, что значит «соборовать», но по тону, которым это было оказано фельдшером, по тишине, которая мгновенно воцарилась в доме, по скорбному выражению лиц матери и бабки понял: должно случиться страшное.
Выйдя на носках в другую комнату, он забрался в угол и там тихо заплакал…
Вечером пришел отец и с ним еще какой-то человек, говоривший грубым голосом. Через тонкую переборку, слушая разговор, Вася догадывался: там что-то собираются делать с дедом.
Незнакомый человек густым басом говорил что-то непонятное, скороговоркой. Потом Вася услышал более внятно: «Господи, помилуй…»
Затем голос матери: «Прости нас грешных!» – и чей-то плач, очевидно бабушки.
Васютка замер.
Вдруг он почувствовал, как кто-то коснулся его плеча, и услышал дрогнувший голос отца:
– Идем, Васютка… Идем, милый, с дедушкой надо проститься… Дедушка наш… помирает…
Васютка, войдя в горницу, увидел тучную фигуру отца Сергия, а за ним вытянувшегося на лавке деда.
– Подойди, внучек, не бойся, – услышал он знакомый, глуховатый голос. – Дай я тебя благословлю…
Вася подошел, поклонился.
– Расти… слушайся… учись… – говорил дед. – Ой как надо тебе учиться… Слышишь, Лексей… Вот тебе мой наказ, последнюю рубаху продай, а отдай по осени Васютку в училище…
– Скажи: прости, дедушка, – шептала мать.
– Дедушка, прости меня!..
– Бог простит, – сказал дед со слезами и с трудом выговаривая слова. – Учись… – И махнул рукой.
Васютку увели…
Дед умер через несколько дней. Его хоронили в воскресенье. Собралось множество народу. Гроб до самого кладбища несли родичи и мастеровые – дедовы ученики. Много он выучил на своем веку народу любимому оружейному мастерству и со всеми был добр и ласков, за это крепко любили его в Заречье.
На Васютку смерть деда произвела тяжелое впечатление. Несколько дней он метался в горячке, бредил, а в день похорон был привязан к кровати. Мать серьезно опасалась за его здоровье и по совету фельдшера прикладывала к русой головке холодные примочки.
Когда Васютка оправился от болезни, он все-таки долго не мог забыть о деде. Все ходил по дому и говорил плачущей бабке:
– Вот на этот гвоздь дедушка вешал шапку. А вот в эту конурку клал дратву и шило…
Мать, стараясь отвлечь его мысли от деда, переводила разговор на другое… Начинала с ним играть.
– А почему вы не взяли меня на могилку? – опрашивал он и всякий раз, как бабка шла на кладбище, просил взять его, словно надеялся увидеть там деда.
– Что ты, что ты, Васютка! – вмешивалась мать и уводила его в комнату.
Зато весной, когда просохла дорога, Вася часто ходил с бабкой на кладбище. Он помог ей убрать могилку и посадил на ней любимые дедушкины цветы – анютины глазки, за которыми ухаживал с большой заботой.
Он очень любил цветы, деревья, щебет птиц и дуновение ветра. Он мог часами просиживать где-нибудь под кустом, рассматривая яркие цветы, наблюдая за работой муравьев или слушая пение птиц. У Васютки была чуткая, поэтическая душа и доброе отзывчивое сердце. Он любил деда, отца, мать, бабку и маленьких братьев. Когда бывало дома голодно, Васютка отдавал братьям последнюю корочку хлеба, говоря при этом: «Вы ешьте и не разговаривайте, а я ничего, я как-нибудь…»
Лето тянулось тоскливо, несмотря на дела по хозяйству, в которых Васютка, как старший, помогал матери и бабке. Его не увлекали ни игры с товарищами, ни мастерство. Стоило взять молоточек или пилку, тотчас же вспоминал дедушку, и слезы застилали ему глаза…
Но вот наступила и осень. Знакомый сапожник принес новые сапожки, сшитые на его ногу. Это была такая радость, что Васютка невольно забыл свою печаль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187