Иначе как бы Лидия Никаноровна в председатели суда попала? Это ни одному человеку в городе даже в голову прийти бы не могло – Лидию Никаноровну в председатели определить. С ее-то прической да мастерским владением ненормативной лексикой…
Вот такой маленький этюд кризиса судебной системы в эпоху реформ в одном, отдельно взятом областном суде.
Словом, тяжело было молодой судье. Не утвердили ее на пожизненный срок в должности судьи. А Качалкина еще до сих пор в Советском суде. О душе бы ей подумать, чтобы после ее ухода очередь из желающих поплевать к могиле не выстроилась, ан нет. Сердце рвется, седалище над креслом дымится. Струге недавно сказали, что Лидия Никаноровна опять опасность почуяла. Есть там судья такой, Гарин. Тоже на праздники не ходит, тоже из молодых…
Одним словом, пугают людей разными способами и по различным причинам. Струге Антона Павловича за десять лет судейства в Центральном суде пугали раз шесть или семь. Последний пришелся на начало октября 2003 года. Как раз после двух месяцев рассмотрения одного из уголовных дел по обвинению некоего Коровякова в изнасиловании некоей Шарагиной. Впрочем, для начала искусили взяткой. Неудачно, правда.
Пришли в часы приема, в четверг, двое в штатском и сказали:
– Коровякова бы от уголовного преследования освободить. Ну, сунул пару раз, подумаешь. Сучка не захочет, кобель не вскочит.
Если верить обвинительному заключению следователя прокуратуры, то выходило, что кобель вскочил как раз в тот момент, когда сучка не хотела, поэтому Струге отправил обоих ходоков вместе с банковской упаковкой долларовых купюр туда, откуда они появились.
В третий раз те же двое пришли в следующий четверг, потому что в последующую за прошлым четвергом пятницу, то есть неприемный день, он их не принял. По всей видимости, парламентеры не до конца поняли причину отказа, потому что на этот раз они принесли не одну, а две упаковки. И, будучи уверенными в своей правоте, так расслабились, что даже достали тонкие сигары, предложив выкурить трубку мира и Антону.
Антон Павлович (как они его до этого называли) поступил, на их взгляд, не по-человечески – вызвал приставов. И двое лысых накачанных молодых людей с лейтенантскими погонами сбросили парламентеров с лестницы. Сбивая друг друга, они слетели с высокого крыльца Центрального суда и врезались галстуками в прокисший газон. Видевший эту картину их водитель в «Мерседесе» только присвистнул.
И тогда стали пугать. Позвонят домой среди ночи и говорят:
– Ты помнишь, как двое солидных людей были незаконно оскорблены?
– Помню, – посматривая на часы, отвечал Струге. – Ты один из них, я по голосу узнал.
– Так вот, мы готовы забыть это оскорбление, если Коровяков будет оправдан. Ну, как?
– Я не готов к ответу, – раздирая зевотой рот, оправдывался Антон Павлович. – Мы еще не дошли до прений.
– Послушай, подонок (так они называли Струге теперь), когда вы дойдете до своих прений, будет поздно. Твоя голова улетит, как мяч из рук Бартеза.
Утром Струге попросил оперов из Центрального РУВД разыскать страшилку, дав подсказку, что он может находиться в кругах, приближенных к околофутбольным, на стадионе «Океан».
Через неделю Струге просыпался от звонка уже нового просителя.
– Струге, это вы?
– Я.
– Что насчет Коровякова? Не терпится решение узнать.
– Приговор, ориентировочно, в ноябре будет, – глотая на всякий случай димедрол, советовал Антон Павлович, – приходите. Напомните, кто вы и откуда, я велю запустить в зал.
– Один уже напомнил. Вчера только из травмотологии вышел. Горит желанием зарезать. Струге, вы и мы – умные люди. Неужели мы не сможем договориться?
– Давайте попробуем. А с кем?
После последнего слова Коровякова позвонили в последний раз и спросили, знает ли Струге, что произойдет с уважаемым и авторитетным человеком Коровяковым, если он попадет на зону с такой статьей. В рамки рассматриваемого уголовного дела это не укладывалось, о чем Струге без обиняков и сообщил. Тогда у него поинтересовались, стоит ли невинность Шарагиной жизни Антона Павловича, и тот ответил, что для решения подобных вопросов нечего с наглой харей лезть через толпу. Следует зайти за угол Центрального суда и занять очередь.
Больше Струге не беспокоили.
Но на хорошего человека жути никогда не жалко, и в начале ноября Антона Павловича ждала новая напасть.

Глава 1

Суд – это то место, где тайное становится общедоступным. Даже если это закрытое заседание, уже вечером журналисты всех местных каналов сообщат, что говорил на закрытом от прессы заседании подсудимый, на чем настаивал потерпевший и каким образом получилось так, что упрямство обвинения оказалось для суда более обоснованным, нежели ловкость защиты. Закон Ломоносова о том, что если где-то что-то исчезнет, то впоследствии обязательно где-то появится, в суде действует безаппеляционно.
Не успела секретарь судебного заседания судьи Струге, Алиса, зайти к нему в кабинет и сказать: «Вам письмо из канцелярии передали», – как на столе Антона Павловича запиликал телефон.
– Антон Павлович, если такое дело, то нужно писать заявление в ГУВД и получать на руки пистолет, – раздался в трубке знакомый голос.
– Какой пистолет? – опешил Струге.
– По закону мы имеем на это право, – уверенно настаивал на своем судья Левенец.
– На что? – окончательно растерялся судья, бросая взгляд на дверь – вошла Алиса.
– Антон Павлович, вам письмо из канцелярии передали, – сказала она, протягивая ему лист бумаги, пришпиленный к конверту скрепкой.
1 2 3 4 5 6 7