Средний палец мог поспорить длиной с
предплечьем, безымянный был сантиметров на двадцать короче, и еще
сантиметров на десять был короче безымянного мизинец. И, конечно, все
это хозяйство, кроме большого и указательного пальцев, соединялось
широкими складками кожи, доходящими до щиколоток.
Я встал с колен, обнаружив, что и хвост стал значительно длиннее и
мощнее, и на нем появилась лопатка - словно оперение стрелы.
Оказалось, что я стою на согнутых пальцах, словно ногу можно сжать в
кулак. Оказывается, можно - и я разжал эти "кулаки", любуясь
открывшимся мне видом десятка когтей.
Руки были согнуты в локтях - локти внизу, почти у самого пола,
запястья над плечами, кончики средних пальцев чуть ниже локтей. Я
развернул правую руку, насколько мог это сделать в небольшой
комнатушке, и понял, что же это у меня такое. Это была уже не рука.
Это было длинное и широкое крыло, которое в сложенном виде окутывало
меня спереди, словно плащ.
Трубы затрубили в седьмой раз, уже не раскалывая голову. Они звали
наружу, за окно. Они поднимали во мне волны ненависти к врагу - белому
врагу, сам же я теперь был черным. И я, запрокинув голову, вторил
трубам. Когда стих последний аккорд, я бросился к открытому окну и
ухватился ногами за карниз, разворачивая снаружи крылья. Когда они
перевесили, я упал вперед, скользя по струнам ветра.
Повсюду из окон вылетали такие же люди - но не все были такими
же... Половина их выглядела так же, как я - черные, с кожистыми
крыльями и длинным хвостом, похожие на огромных летучих мышей, а
половина - белые, покрытые тонким пухом, с крыльями, как у птиц.
Заклятые враги. И везде, где встречались черные и белые, не было места
примирению.
Летели вниз перья, и лилась кровь - одинаково красная и у тех, и у
других. Иногда черный и белый сплетались вместе и неслись вниз,
разбиваясь о землю. Иногда черному удавалось достать белого, вспоров
ему плечевые мышцы. Иногда белый одним прикосновением крыла заставлял
черного падать, кувыркаясь, к немилосердной земле.
Я почувствовал, что ветер изменился, и резко свернул в сторону,
подобрав левое крыло. За мной несся белый, стремительно приближаясь, а
я уже не успевал набрать скорость. Поэтому я просто рванулся
навстречу, пролетев над ним - точнее, над ней, чтобы она не смогла
достать меня тем, что скрывается в ее крыльях.
Она развернулась, но круг ее разворота был гораздо шире. И я
понял, почему - если я изменился значительно, то она, в общем,
выглядела, как человек - только с крыльями вместо рук и то ли пухом,
то ли нежным белым мехом на коже. У нее не было ни рулевых складок у
ног, как у меня, ни хвоста-лопасти, и поэтому она значительно
проигрывала мне в маневренности. Но у нее было какое-то оружие -
когтей на крыльях не было, перья на кончиках были мягкими, но все же
что-то в их касании убивало черных.
Вблизи ее увеличенная за счет киля грудь выглядела настолько
заманчиво, что я, кроме ненависти, почувствовал еще и жгучее желание.
Я хотел ее, но мне пришлось нырнуть вниз, сложив крылья, чтобы она
меня не достала.
Поднялся я позади белой, когда она еще только начинала разворот,
зашел чуть выше, и полоснул ногами по белой спине, вырывая перья, и
оставляя кровавые полосы. Она закричала высоким голосом, и упала ниже,
успев выровняться, но я последовал за ней с намерением ударить снова -
или схватить ее за белую шею и разорвать.
Но тут она как-то перевернулась в воздухе, и нижние поверхности ее
крыльев прикоснулись к моим. Тотчас же я почувствовал страшный удар,
словно в моей голове вновь взорвалась медная бомба. Но это была
вспышка блаженства, я чувствовал такое наслаждение, которое не
испытывал еще никогда, и, когда оно прошло, я был совершенно
опустошен. И поэтому не сразу услышал рев ветра, рвущего меня на
части.
Почти у самой земли мне удалось превратить падение в полет, чуть
не вывернувший мои крылья. Я был взбешен, а сердце безумно колотилось.
Вот это оружие! Оружие, которое не приносит боли - лети я до этого
хотя бы на двадцать метров ниже, я бы, наверное, и не почувствовал
смертоносного удара об землю, расплавившись в этом неземном
блаженстве.
Одна часть меня горела желанием отомстить, а другая жалела о том,
что наслаждение минуло. Я летел вдоль узкой полосы тополей и не хотел
больше жить - хотел лишь убить ту, что вот так меня сбила, а затем
взлететь повыше и сложить крылья. Плечи болели от воздушного удара,
рванувшего меня, когда я расправил крылья у самой земли, и я устал. И
тут впереди, на краю черного вспаханного поля, я увидел белую фигуру,
залитую кровью - она стояла, глядя вниз, туда, где текла узенькая
речка, заросшая камышом.
Я опустился метрах в десяти от белого, на поле, подняв тучу пыли.
Фигура обернулась, и у меня забилось сердце - это была именно та, что
чуть не убила меня ударом блаженства.
- Не подходи, демон! - закричала она срывающимся голосом. Потом
она узнала меня, и глаза ее расширились:
- Ты выжил?..
Самое удивительное, что я не чувствовал больше той ненависти - она
была во мне, но таяла, словно сахар в кипятке.
- Да, - хмуро ответил я, - я выжил. Как ни прискорбно.
- Не подходи, - снова то ли вскрикнула, то ли всхлипнула белая, -
не смей, а то я снова тебя ударю.
- И что же будет? Что ты сможешь мне сделать до того, как я приду
в себя?
Задушить она меня не могла, разве что ногами, которые, в отличие
от моих, были вполне человеческими.
1 2 3