Она, должно быть, кричала, но из-за шума я не мог слышать ее криков.
Остальные пять машин, неуклюже подпрыгивая, приземлились, обороты двигателей уменьшились, турбины заработали на холостом ходу. Из открытых люков стремительно выскочили плохо обученные полицейские.
Марш выстрелил снова, теперь с колена, и взорвал одного, облаченного в скафандр сагота. Его черный шлем с находящейся внутри головой вращался в разные стороны. Из щелей лилась ужасная смесь из крови и какой-то технической жидкости. Саготы немедленно бросились на землю и начали отстреливаться. Их бело-зеленые тела являлись прекрасной мишенью для повстанцев, милых моему сердцу учеников. Они уверенно осыпали их пластиковыми пулями. Тут заговорило орудие на борту корабля. Пули чиркали по траве, срезая стебли и заставляя людей залечь.
Поднялся ужасный гвалт. Бойцы вскрикивали, когда их тело прошивал полурасплавленный пластик, подобный раскаленному электроду.
Так, наверное, кричат дети в аду.
Марш выстрелил третий раз. Снаряд его оружия класса X улетел в лес; ярко-белый шар, клубы дыма и кусочки дерева просвистели над нашими головами. Затем люди в черных скафандрах сбили моего друга детства, и кто-то из них ударил его прикладом по голове — раз, другой, третий. Я мог видеть кровь, ярко-красное пятно, испачкавшее зеленую форму.
Алике спрятала лицо у меня на груди, трясясь, тяжело дыша и сдавленно рыдая. Я нежно гладил ее по спине:
— Шш… Все будет хорошо.
* * *
Казалось, что прошло несколько часов, но солнце в небе находилось все еще высоко. Значит, минули лишь какие-то минуты. Жертвы боевой операции уже были аккуратно разложены по рядам: саанаэ, саготы и повстанцы. Оставшиеся в живых мои ученики, здоровые и раненые, все вместе стояли в длинной шеренге, закованные в цепи, и ждали.
Между нами и кораблем ходила пара саготов с огнетушителем и гасила горевшую траву. Остальные разбирали обломки сбитого аппарата, разыскивая оставшихся в живых. Они предполагали, что одного или двух могло просто-напросто выдуть из люка.
Некоторые из находившихся внизу женщин были по-настоящему хороши: высокая грудь, узкая талия.
Многие мужчины отличались красотой лица и тела, но подавляющее большинство их составляли рыхлые, с кожей, похожей на дрожжевое тесто, пухлые слуги, не слишком утруждающие себя работой. Дэви постоянно крутил кольцо, сжимающее горло, к которому была прикована цепь, и поглядывал на вершину СКалы, где мы укрылись.
Алике, сжавшись в комок, прошептала:
— Что с ним будет? — Ее голос стал низким, вибрирующим, усталым.
Я нежно похлопал свою подругу по плечу, но ничего не сказал.
Между тем саготы приволокли Марша. Его руки были заломлены за спину, одна, явно, была сломана. Я ясно слышал всхлипы и стоны мужчины, когда полицейские с силой стягивали его конечности. Хрустели кости, на щеках Марша блестели слезы. На нем все еще находилась рубашка, вся пропитанная кровью, и один ботинок. Брюки, однако, отсутствовали.
Победители поставили Марша перед группой людей и саанаэ и что-то резко говорили ему. Один из саготов ткнул его штыком в пах, заставив согнуться пополам и всхлипнуть.
Я услышал смех негодяя и его голос:
— Что? А, тебе не нравится это, Марш, приятель?
Сагот вновь пустил в ход свой штык. По ногам истязаемого потекла кровь.
Полицейские заставили несчастного выпрямиться, крепко держа его, затем отпустили. Марш шатался из стороны в сторону, оглядывался на Дэви, на друзей, на скалу, где прятался я.
Главный сагот расстегнул кобуру, вытащил пистолет и приставил его к голове несчастного. Я видел, как шевелились его губы, вынося краткий приговор.
Марш резко помотал головой не соглашаясь.
Грянул выстрел, одиночный хлопок, эхом пронесшийся над деревьями.
Марш Донован сел, а потом упал навзничь. Руки и ноги его затряслись в конвульсиях, рот открылся, и черная кровь, как вода, потекла на траву.
Алике с силой сдавила мне локоть и издала короткий, тихий звук, похожий на кашель. Он показался мне отголоском недавнего выстрела.
Когда саготы притащили из леса двух саанаэ — это уже выглядело, как развязка. Свои же соплеменники волокли окровавленных Мейса и Стоуншэдоу. Те, хоть и испачканные желтой кровью и порядком избитые, все еще сопротивлялись. На спине у мужской особи зияла огромная рана. Ко всему прочему, Мейс еще и прихрамывал на заднюю ногу.
Офицеры-саанаэ собрались вокруг пленников, послышались отрывистые, лающие звуки их речи, гневные крики Стоуншэдоу, которые я сумел разобрать.
— Суки! — кричала она. — Если бы вы были настоящими саанаэ, то находились бы здесь, в лесу, вместе с нами!
Я схватил Алике за руку, уводя ее, за скалу, шепча:
— Нам лучше убраться отсюда… — Женщина неохотно последовала за мной. Она все еще находилась в сильнейшем шоке.
Позади мы слышали тяжелые, ритмичные, глухие звуки, голоса, жуткие, нечеловеческие крики — Мейс и Стоуншэдоу забили до смерти их же соплеменники.
В лесу было прохладно и тихо. Высоченные деревья нависали над нами, воздух между ними стал туманным, словно пар. Деревья, находившиеся в отдалении, почти совсем скрылись за светло-голубой дымкой. Шелест наших шагов перекрывали крики птиц, предупреждающих друг друга о появлении чужаков. Сюда добавлялся неумолкающий стрекот насекомых, маленьких биороботов, живущих по программе, созданной Богом.
Мы шли долго, километр за километром. Прошло двадцать, тридцать, сорок минут. Наконец мы остановились, чтобы Алике могла прислониться к дереву и передохнуть. Ее одежда была пропитана потом, лоб прорезали глубокие морщины, а глаза смотрели на меня с тоской и печалью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121