Речь идет о действительно моих звездах, моей империи, о звездах, на которых поддерживают порядок и спокойствие гуманоидные легионы спагов, мощные хруффы, кентавры-саанаэ и тысячи представителей других рас: солдаты, товарищи по оружию, друзья.
Где-то там, — за самыми отдаленными звездами, сейчас находятся мои друзья. В том мире Соланж Корде перевозит мои пожитки и наложниц с Боромилита из здания, что было моим домом и служило мне верой и правдой пять лет, куда я приезжал в пер срывах между войнами, между работой на Карсваао.
И чего меня занесло сюда? Для того, чтобы повидать семью, старых друзей, дом, и все это в рабских ошейниках и с клеймом «собственность господина»? Наверно, это моя ошибка, просто нужно было поднять трубку, отложить отпуск, позвонить Соланж и сказать ей, что поеду на Карсваао сам. Господи, лежал бы я сейчас в своей постели, обняв хрупкое, податливое тело Хани…
Телефонная трубка, такая тонкая и легкая, сейчас тяжелым свинцом оттягивала карман и давила грудь. Подумать только, чтобы резко поменять планы, надо испросить разрешения! И где-то на самой вершине иерархической лестнице господ нашелся какой-то тип, который интересуется моим здесь пребыванием. Самое мерзкое то, что этот гад представляет собой лишь бездушную машину. И немедленно телефонная трубка в нагрудном кармане превратилась в рабский ошейник. Да, я раб машин…
Но память подсказала другую тему для размышлений. Я представил, как лежу с Хани, держу ее в объятиях, чувствую ее влагу внизу живота. Мысли о наложнице сменились другими — вот Соланж, мой друг, товарищ по оружию, смеется шуткам, стакан за стаканом пьет темный эль, идет в бой плечом к плечу со мной…
Мы — солдаты, а не воины, профессиональные солдаты, хорошо обученные. Воин, как говорят, беспрекословно пойдет воевать и умрет, если надо, грудью встав на защиту своей страны и своего народа.
А солдату отдается приказ победить. Для него смерть — просчитанный риск, ошибка, которую следует избегать, неудача.
Мертвые воины завоевывают славу, а живые солдаты завоевывают победу и выигрывают войны.
Снова возник образ Соланж Корде, одетой в мощный современный экзоскафандр, не боящийся практически никакого оружия и излучения, — в нем она казалась пришельцем бог знает с каких миров; безликая фигура — ни возраст, ни пол не определить. Затем Соланж сменила Хани, лежащая обнаженной в моей постели, мягкая влажная кожа была так приятна на ощупь.
Дверь в доме родителей открылась и закрылась за мной; послышались тяжелые, неуклюжие шаги по плохо закрепленным половицам, и вот уже мой брат Лэнк сидит около меня, положив ногу на перекладину моего стула.
— Какая чудесная ночь, — проговорил он. — Странная погода стоит сейчас, вовсе не августовская. Я бы сказал, что на дворе конец сентября, начало октября.
— Помню. — Я действительно не забыл морозные, ясные ночи поздней осени, предрождественское время после Вторжения, когда черное небо заполнили звезды, стоящие, как казалось, плечом к плечу.
Мы посидели немного в полной тишине, затем Лэнк вздохнул и повернулся ко мне, желая, чтобы я взглянул на него. Его глаза, отражая свет звезд и отдаленные огни поселения, поблескивали в темноте:
— Из-за тебя все люди становятся угрюмыми и несчастными, Ати. Что случилось, можешь сказать?
Я ухмыльнулся:
— Пытаешься стать исповедником? Мне начать с раскаяния?
Брат издал звук, напоминающий то ли слабый вздох, то ли подавленный возглас раздражения или удивления:
— Нет, думаю, не гожусь я для этой роли, Ати. Я, по возможности, стараюсь не исповедовать людей. Давай по-братски, чтобы знали только мы, я и ты.
Уверен, Лэнк заслужил это. А я как последний тупица острил, бросался словами, найдя в этом самый дешевый, самый пошлый способ избавления от разговора по душам.
— Да, конечно. — Теперь я немного помолчал, пытаясь подобрать слова, способные выразить мое состояние души и не очень обидные. — Думаю, мне не нравится то, что я вижу здесь. Все кажется таким… ну, я даже не знаю, как сказать… растоптанным, вдавленным в грязь.
— Неужели это так шокирует тебя? Посмотри. — Я услышал шелест одежды в темноте — брат взмахнул руками — две тени, взлетевшие к небу. — Посмотри, что с нами случилось!
— Хорошо, но хочу тебе сказать, что все остальное мне тоже не нравится! Ты — священник, отец — агент сиркарской полиции, шеф полиции Каталано еще работает, хотя ему бы уже давно положено хлебать тюремную баланду.
Последовало молчание, нарушенное Лэнком:
— Ати, у нас больше нет тюрем, есть небольшая камера предварительного заключения для хулиганов.
— Даже так…
По тому, как блеснули его глаза, я понял, что он кивнул.
— Я знаю, о чем ты говорил. — Могу поспорить, брат пожал плечами. Ничего нельзя сделать, ты лучше, как никто другой, должен это понять.
С ним надо согласиться, его обвинения справедливы.
— Не знаю, смогу ли я выдержать здесь целый отпуск.
— Ты расстроишь родных, Ати, они очень рады, что ты вернулся: мама, папа, Оддни, а я тем более!
— Я счастлив, что вновь увидел свою семью.
— Однако тебе не понравилось, во что мы превратились.
— Прости меня.
Лэнк тяжело вздохнул, вздох шел, казалось, из самых недр его организма, и до меня даже донесся легкий аромат съеденного им недавно ужина: чеснок и сладкий голландский перец.
— Послушай, почему бы тебе не пойти со мной и немного поразвлечься, на людей посмотреть? На самом деле все не так мрачно, как тебе кажется.
«Может и так», — подумал я про себя, убаюканный сладкими речами этого оратора из Чепел Хилл. В его словах был здравый смысл. Мысль о проведении целого отпуска здесь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121