Завтра ты мне эти деньги отработаешь, в казино. А сейчас не мешай спать. Брысь под лавку!
* * *
Виталик, будучи абсолютным варваром во всем, что не касалось программирования, не мог по-простому приехать в какое-нибудь уважаемое и основательное, как контора Кука или редакция газеты Times, игорное заведение, чтобы набить карманы деньгами. Ему нужен был непременно какой-нибудь Лас-Вегас — бутафорский, крикливый, слепящий павлиньим блеском и россыпью поддельных бриллиантов. И поскольку максимально достижимым в Москве приближением к американскому китчевому раю было казино «Империя», то поехали именно туда, на улицу Правды.
В машине Виталик, распираемый чувством собственного превосходства, попытался учить Линду, что и как она должна делать, чтобы они вернулись с мешком баксов.
— Запомни, — зудел он ей на ухо, — ты играешь на рулетке. Знаешь, что это такое?
— Да, конечно. Я всю ночь по Сети ползала, все просекла самым наилучшим образом.
— Так вот, будешь «бутерброды» играть. На тысячебаксовую фишку кладешь сверху пятибаксовую. Чтобы внимание крупье не привлекать.
— Дилера, — поправила эрудированная Линда. — Крупье в европейской рулетке. А в Москве только американская. Хоть и с одним зеро вместо двух. Одним словом, Азия.
— Ну, ты тут мою родину не порочь! — решил ни с того ни с сего оскорбиться Виталик. — Слушай и запоминай! Когда шарик падает в лунку, ты переставляешь бутербродик на выигравшее число. Молниеносно, как ты умеешь. Никто не должен заметить. И мы получаем тридцать пять ставок с тысячебаксовой фишки. А потом еще и еще, пока кейс не набьем капустой. Ясно?
— Мне-то все ясно, — скривившись в скептической ухмылке, сказала Линда. — Это ты мало что в этом деле смыслишь. Там лимит есть. Тысячу можно поставить только на равные шансы. На красное-черное, чет-нечет, где платят один к одному. А на цифру максимальная ставка гораздо меньше. Где пятьдесят баксов, где сто. Наверно, есть места, где и двести есть.
— Это с какого ж хрена?
— Да с такого, что Москва — это даже не Азия, а гораздо хуже. Здесь в казино установлены такие правила, что сорвать за ночь действительно нормальные бабки невозможно ни при каких обстоятельствах. А проиграть можно, сколько угодно. Целый кейс.
— Это почему же?
— Таких высоких минимальных и низких максимальных ставок нигде в мире нет. Получается очень узкий коридор для маневра. Если какой-то умник начнет играть по системе Мартингейл, где требуются длинные ходы на удвоение ставок, то ничего из этого не выйдет.
— Ну, Мартингейл — это примитивно, — въехал в тему Виталик, который неплохо знал теорию игр.
— Да хоть что придумай, все равно облом выйдет. Это в приличных местах, в Монако, например, игрокам дают жить. Хотя здесь, конечно, тоже дают. Гуманисты. Потому что при здешних нравах они просто убили бы счастливчика, которому удалось бы выпотрошить банк на пару лимонов. С деньгами тут, насколько мне известно, никто добровольно, без стрельбы, не расстается.
— Так что же будем делать? — озадаченно спросил Виталик, с которого сбили половину спеси.
— Положись на меня, — ответила Линда, проезжая мимо часового завода. — Как я где-то читала, время — деньги. Много не обещаю, но год разумного существования гарантирую.
— Послушай, — прервал ее Виталик, когда они проскочили Первую улицу Ямского поля, — по-моему, что-то горит.
— Да, — согласилась Линда, всматриваясь в приближающуюся перспективу, — похоже.
Однако то не был московский пожар, то пылали мощные потоки нестерпимого неонового света, хлещущего со стен, колонн, портиков и капителей казино «Империя». Ленинградский проспект подслеповато всматривался в это очередное чудо света и тщился узнать в нем бывший Дом культуры имени Валерия Чкалова, и не узнавал.
И действительно, новые русские зодчие немало потрудились над тем, чтобы из храма народной культуры, построенного в аскетичном конструктивистском стиле, сделать капище золотого тельца, сочетающего в себе отчетливые признаки классицизма, античности и отчасти барокко. Композицию дополняли два подиума с призовыми автомобилями и дюжие охранники, одетые в форму наполеоновских гвардейцев.
Наполеоновцы распахнули перед Виталиком и Линдой двери. Они ступили несколько шагов, и их ослепило еще большее великолепие.
В гардеробе толокся какой-то потертый человек средних лет, в пиджаке, обильно обсыпанном перхотью, словно стиральным порошком. Типичный лудофил, как психиатры называют игровых маньяков. «Ну как же так, ведь мне надо повесить именно на двадцать девятый номер, — напрягал он раздевальщика. — Неужели занят? Ведь я же просил бронировать его за мной. Как же так, Илюша?» Илюша молчал, потому что посылать клиентов ни в задницу, ни в какое иное место он не имел права. «Ну, тогда на восемьдесят третий. Хоть это и не лучший вариант». Но и восемьдесят третий был занят. Демоны открыто глумились над лудофилом, не подпуская его к вожделенному Черному Джеку. Он страдал и терзался.
В игровом зале Виталика и Линду встретило такое запредельное великолепие, которого даже теоретически не могло быть в этом бренном мире. Но оно было. Оно гремело мощной симфонией, прославляющей гений человека, приспособившего колесо не для передвижения, а для извлечения гарантированной прибыли.
Когда глаза привыкли к этой агрессивной роскоши, Виталик деловито прошел к кассе и собрался купить фишек на тысячу долларов.
— Этого мало, — сказала Линда.
— Да ты что, с дуба рухнула?! — возмутился Виталик. — Разорить меня хочешь?!
— Надо на девять тысяч двести долларов. Виталика скрючило, как от приступа зубной боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67