И хорошо бы Линде привести себя в соответствующее состояние.
Это ее насторожило. Что за причуды такие? Казалось бы, обычный день. Даже не выходной, хоть в этом доме уже давно никакой разницы между будними днями, выходными и праздниками не было. Уж не намеревается ли Максим сообщить за ужином о каком-то важном решении? Этого еще только не хватало сейчас, когда начинает осуществляться ее план обретения свободы!
Через полчаса, благоухая духами, она спустилась в зал. На ней было кремовое декольтированное платье. В ложбинке на груди покоилось колье — несколько крупных топазов, оправленных в серебро тончайшей работы. Максим, печально улыбнувшись, поцеловал Линде руку. Причем не тыльную сторону, а ладонь, отчего Линде стало необычайно приятно. Вначале посадил ее за стол, придвинув стул, а потом сел сам. Такое было с ним впервые.
Стол не изобиловал деликатесами, а из напитков и вовсе был один лишь рейнвейн шестьдесят пятого года. Все правильно. Поскольку, как поняла Линда, предстоял серьезный разговор, то чревоугодие в такой сценарий никак не вписывалось.
Максим налил вина Линде и себе. Он знал, что ее рецепторы прекрасно улавливают и вкус, и аромат напитка, и его душу, если, конечно, она есть. А у этого вина душа, несомненно, была.
— За что пьем? — напрягшись и ожидая, что может услышать что-нибудь болезненное для себя, спросила Линда.
— За нас с тобой, за любовь, — ответил Максим. Они чокнулись, мелодично зазвенел хрусталь.
Максим сделал два глотка и посмотрел на Линду сквозь бокал.
«Господи, — подумала Линда, — смотрит сквозь вино, словно сквозь кровь».
Наигранная беспечность для этой ситуации явно не подходила. И она решилась, поскольку дальше оттягивать было нельзя:
— Милый, у нас сегодня какой-то особый случай, да? Этот ужин, свечи… Да и ты какой-то странный.
— Ты решила от меня уйти? — грустно спросил Максим.
— С чего ты взял? — ответила вопросом на вопрос Линда. И даже как-то смутилась: ведь он ее действительно любит!
— Ты сегодня была у программиста.
— Да, ну и что?.. То есть — ты за мной следил?
— Прости. Я понимаю, что это низко, недостойно. Но я не смог себя сдержать. Ведь ты же понимаешь, что влюбленные люди не совсем нормальны… Но я, конечно, не сам. Не крался, не подсматривал, не подслушивал. Нанял агента.
— Это еще хуже! — вспыхнула Линда.
— Но ты не ответила на мой вопрос. Ты хочешь от меня уйти?
— Ах, ты ничего не понимаешь! Я ведь тебя люблю!
Линда ничуть не кривила душой. В эту минуту она действительно любила Максима. Любила искренне. И это делало ее похожей на обычную земную женщину. Да что там «делало», она и была таковой! Любила, глядя в его тревожные глаза, сопереживая ему. Может быть, через час, через день, через неделю это чувство и покинуло бы ее. Все может быть, поскольку мир полон неожиданностей — внезапных встреч, интересных открытий, свежих переживаний…
Была, конечно, вероятность того, что она испытывала не свои собственные чувства, что работали установленные в ней блокировки. Но ведь и обычные женщины тоже «запрограммированы». Одни программируют себя сами, внушая себе, что их избранники обладают некими восхитительными качествами, которых у тех нет и в помине. Других программирует пример родителей, подруг, книжные и телевизионные штампы. У третьих настройки активизируются в родильном доме, когда выстраивается цепочка: я люблю своего ребенка, а поскольку это и его ребенок, то я люблю его отца.
Но в любом случае каждая, даже самая запрограммированная женщина периодически вдруг начинает «сбоить». Близкий человек вдруг становится противным, даже отвратительным, когда в ее размеренную жизнь внезапно вторгается некто более красивый, умный, блестящий, обаятельный и душевный. Однако после измены, реальной или мысленной, все возвращается на круги своя, и любовная программа женщины вновь функционирует в режиме стабильности. С учетом, естественно, коэффициента усталости, накопившейся за долгие месяцы, а то и годы эксплуатации процессора. То бишь души.
В общем, женская душа — потемки. Точно такие же потемки существовали и в дальнем, потаенном сегменте операционной системы Линды.
— Послушай, милый, — сказала Линда столь нежно, что Максим вдруг словно ощутил прикосновение к лицу ее теплых ладоней, — тебе ведь не нужна раба. Раба, которая мало чем отличается от проститутки…
— Но ты же не раба! — перебил ее Максим. — Ведь сейчас, как я понимаю, ты говоришь абсолютно искренне. Ты же меня любишь не за деньги!
— В том-то и дело, что за деньги. За тот самый миллион, который ты за меня заплатил. То есть я не могу тебя не любить. И не потому, что я так хочу или ты так хочешь. Так хотят американские программисты! По-моему, это унизительно и для тебя, и для меня.
— И для чего же тебе еще один программист? Чтобы он вложил в тебя еще и свое какое-то желание?
— Нет, он всего лишь снимет с меня блокировки, которые делают меня чьей-то вещью. В данном случае твоею. Это будет обретение свободы. И вот если я и тогда буду тебя любить — а так оно и будет, я в этом абсолютно уверена, — то это и будет настоящая любовь. А не ее эрзац, не жалкая имитация!
— А если не получится? Нет, я не про то, что ты меня разлюбишь и уйдешь. Вдруг программист тебя изуродует? То есть ты станешь уже не собой, а чем-то страшным? Каким-нибудь исчадием ада! Если он, в конце концов, сотрет твою личность, твое «Я»? И ты умрешь. То есть станешь такой же, как была до августа, абсолютно бессмысленной.
Линда была потрясена этой совершенно бескорыстной любовью. Она наклонилась и нежно поцеловала Максима.
— Не бойся, — сказала она, — я буду его контролировать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67