Крыша над городом называлась "куполом", видимо, в силу привычки или
традиции. В действительности это был прямоугольный футляр, отделявший дома,
сады и площади Фаэтонграда от внешней, сильно разреженной атмосферы.
Учитывая его величину, трудно было понять, как и на чем он держался.
В городе ходили в обычной одежде, вероятно, воздух подогревался
искусственно. Отправляясь на работу вне города, жители надевали плотные
комбинезоны и герметические шлемы.
Все это придавало жизни "марсиан" своеобразный колорит.
Вечером в день прилета гости, сопровождаемые Мунцием, посетили, как и
обещали, фаэтонцев. Беседа затянулась до глубокой ночи.
Переводчиком служила лингвмашина, но се нигде не было видно. Вероятно,
она была вмонтирована в стол, за которым они сидели.
Обстановка фаэтонского дома, со странными волнистыми линиями
предметов, показалась всем низкой и неудобной. Кресел не было - их заменяли
"табуретки". Но для своих гостей фаэтонцы приготовили обычную земную мебель
Мунций предупредил, что говорить надо тихо, почти неслышно, чтобы звук
голоса не смешивался с переводом.
- Наш переводчик чувствителен и слышит прекрасно, - сказал он.
Работа лингвмашины была очень эффектна и просто ошеломила Волгина.
Когда он заговорил, первым задав какой-то вопрос, послышался его же голос,
отчетливый, достаточно громкий, произносящий незнакомые слова -
тягуче-медленные, напевные Машина не считалась со скоростью речи Волгина.
Запоминая его слова, она переводила их на фаэтонский язык еще долго после
того, как он умолкал.
А когда Ая, совсем неслышно, отвечал Волгину, послышался голос,
говоривший на чистом современном языке, только с длительными паузами между
словами, соответствующими медленности речи фаэтонцев.
Так и шел весь разговор - неторопливо, спокойно Машина имитировала
каждый голос, точно воспроизводя его звук и даже интонации Каждому
казалось, что это говорит он сам, говорит свободно на чужом языке, в
котором почти не было согласных букв.
И не только в речи, но и в жестах, движениях хозяев гости увидели на
этот раз явную замедленность, ускользнувшую от них при первой встрече, на
площади. А ведь Мунций говорил, что девять фаэтонских ученых, работавших на
Марсе, специально отобраны как наиболее подвижные, наиболее энергичные.
Каковы же тогда остальные?...
"Нет пределов разнообразию природы! - подумал Волгин. - Но трудно было
бы человеку Земли жить среди них".
В данном случае медленность речи фаэтонцев пошла даже на пользу.
Слишком уж не похоже было вес, что они рассказывали, на жизнь Земли. Так
было легче вдумываться в слова, представлять себе то, что за ними
скрывалось.
На Мунция, Владилена и Мэри рассказы фаэтонцев производили такое же
впечатление, как и на Волгина, Мельникову, Второва и Крижевского. Одинаково
чуждый, одинаково непонятный мир вставал перед ними. Жизнь на Фаэтоне,
отношения людей, их быт - вес было глубоко отлично, все было иным, чем на
Земле. И только труд каждого фаэтонца на благо всего общества, единственный
двигатель прогресса, ставил между ними и людьми знак равенства. Да еще
наука - познание природы и се законов.
В этом отношении фаэтонцы обогнали людей. Они знали гораздо больше, и
это чувствовалось, несмотря на явное старание хозяев говорить проще и
понятнее.
Ая и его младший товарищ хорошо знали, что четверо из гостей не
современные люди, что они явились из прошлого, и старались приноравливаться
именно к ним, но это не всегда удавалось. Многое, очень многое осталось
невыясненным, непонятным. И не только "старым", но и "новым" людям.
Глядя на сидевших напротив него фаэтонцев, рассматривая черты их лиц,
мощные лбы и огромные глаза, в которых светилась проницательная мысль,
Волгин испытывал почти страх. Какая чудовищная пропасть отделяет его от
этих "мыслящих существ", как он привык называть про себя обитателей других
миров, какая бездна между его и их умственным развитием! По сравнению с
ними он был едва развившимся существом, только начинающим мыслить. Он не
мог понять то, что для них было просто и ясно. А то, что оставалось
непонятным, еще неизвестным для фаэтонцев, было вообще недоступно его
мозгу.
Когда они вернулись домой, Волгин поделился своими мыслями со
Второвым. Тот признался, что сам думал о том же.
- Современные люди, может быть, способны сравняться с фаэтонцами, -
сказал он в заключение, - но мы... никогда!
- А все же они обратились за помощью к людям Земли.
- Для очистки орбиты? Что ж из этого! В твое время расчищали же землю
с помощью примитивных тракторов.
- Ну это уж слишком!
В минуты раздражения Второв был склонен к преувеличениям, и это хорошо
знал Волгин.
Мельникова все же осуществила свое намерение и спросила о причинах
замедленности жизненных процессов у фаэтонцев. Потом она говорила, что сама
была не рада, задав этот вопрос.
Ей отвечал Эйа. Биология фаэтонцев ушла очень далеко. И как ни
старался Эйа говорить понятно, его объяснения опирались на знания,
неизвестные еще на Земле. Мельникова ничего не поняла.
Эйа, очевидно, заметил это. Он внезапно прервал свою речь и заговорил
о другом:
- Понятия о быстроте мысли и реакций весьма условны. Каждый принимает
за норму то, что ему привычно. С этой точки зрения вы кажетесь нам слишком
стремительными в поступках и мыслях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143