Больше они не играли в лорда переправы, зато играли в дев и чудовищ, в кошки-мышки, в приди-ко-мне-в-замок и всякое другое. Когда Рикон был на их стороне, Уолдеры вторгались на кухню за пирожками и пряниками, носились по крепостным стенам, бросали кости щенкам в конурах и упражнялись с деревянными мечами под бдительным надзором сира Родрика. Рикон показал им даже глубокие склепы под замком, где каменотес трудился над памятником отцу. «Не имеешь права! — наорал Бран на младшего, узнав об этом. — Это наше место, место Старков!» Но Рикон и ухом не повел.
…Дверь в спальню открылась. Вошел мейстер Лювин с зеленым кувшинчиком, в сопровождении Оши и Хэйхеда.
— Я приготовил тебе сонный настой, Бран.
Оша подхватила его в охапку — она была очень высока для женщины, жилистая и сильная — и без труда отнесла на кровать.
— Теперь ты будешь спать без сновидений, — сказал мейстер, раскупоривая кувшин. — Крепко и сладко.
— Правда? — Брану очень хотелось в это поверить.
— Да. Пей.
Бран выпил. Снадобье было густое и отдавало мелом, но в него добавили мед, и оно легко пошло внутрь.
— Завтра тебе станет лучше. — Лювин улыбнулся Брану, потрепал его по голове и вышел, но Оша задержалась и спросила:
— Снова волчьи сны?
Бран кивнул.
— Ты бы не боролся так, мальчик. Я видела, как ты говорил с сердце-деревом. Быть может, боги пытаются ответить тебе.
— Боги? — уже сонно пробормотал он. Лицо Оши расплылось и стало серым. Сладко и крепко, подумал он.
Но когда тьма сомкнулась над ним, он очутился в богороще. Он тихо пробирался между серо-зелеными страж-деревьями и скрученными дубами, старыми, как само время. «А ведь я хожу», — ликующе подумал он. Частью души он сознавал, что это только сон, но даже сон о том, что он ходит, был лучше, чем действительность его комнаты: стены, потолок и дверь.
Между деревьями было темно, но комета освещала ему путь, и ноги ступали уверенно. Он шел на четырех ногах, здоровых, быстрых и сильных, чувствовал под собой землю, тихое потрескивание палых листьев, толстые корни и твердые камни, глубокие слои лесной подстилки. Это было славное чувство.
Запахи наполняли его голову, живые и пьянящие: пахучий зеленый ил горячих прудов, густой перегной под лапами, белки на дубах. Запах белок напоминал ему вкус горячей крови и косточки, хрустящие на зубах. Его рот наполнился слюной. Он ел всего полдня назад, но в мертвом мясе нет радости, даже если это оленина. Он слышал, как стрекочут и шуршат белки над ним, в безопасности среди своих листьев: они не так глупы, чтобы спускаться вниз, где он бегает с братом.
Брата он тоже чуял. Знакомый запах, сильный и земляной, черный, как братнина шерсть. Брат носился вдоль стен, полный ярости. Круг за кругом, день и ночь, неутомимо ищущий… добычу, выход, мать, других братьев и сестер, свою стаю… ищущий и никогда не находящий.
Стены высились за деревьями, мертвые человечьи скалы, со всех сторон замыкающие этот кусочек живого леса. Пятнистые, серые, поросшие мхом, но толстые, крепкие и высокие — через такие ни один волк не перепрыгнет. Холодное железо и расщепленное дерево загораживали все отверстия, оставленные в этих грудах камней. Брат останавливался у каждой дыры и яростно щерил клыки, но путь оставался закрытым.
Он сам кружил так же в первую ночь, но понял, что пользы от этого никакой. Рычи не рычи, путь все равно не откроется. Сколько ни бегай вдоль стен, они не отступят. Сколько ни задирай ноги, чтобы пометить деревья, человека не отпугнешь. Мир вокруг них сузился, но за огороженным стенами лесом по-прежнему стоят большие серые скалы с человечьими пещерами, Винтерфелл, вспомнил он внезапно. А за высокими, до неба, человечьими утесами зовет настоящий мир — и он должен ответить на зов или умереть.
АРЬЯ
Они ехали с рассвета до сумерек, мимо лесов, плодовых садов и опрятных полей, через деревеньки, шумные рыночные города и крепкие остроги. Когда темнело, они разбивали лагерь и ели при свете Красного Меча. Мужчины поочередно несли стражу. За деревьями Арья замечала костры других путников. С каждой ночью их становилось все больше, и с каждым днем Королевский Тракт делался все более людным.
Они шли и утром, и днем, и ночью, старики и малые дети, мужчины высокого и низкого роста, босоногие девушки и женщины с младенцами на руках. Некоторые ехали в фермерских повозках или тряслись в телегах, запряженных волами. Еще больше народу ехало верхом — на тягловых лошадях, пони, мулах, ослах, на всем, что могло передвигать ноги. Одна женщина вела за собой дойную корову с маленькой девочкой на спине. Кузнец толкал тележку со своим инструментом — молотками, щипцами и даже наковальней, а чуть позже Арья видела другого мужчину с тележкой, где лежали двое детишек, завернутых в одеяло. Больше всего людей двигалось пешком — с пожитками на плечах, усталые, настороженные. Они шли на юг, к Королевской Гавани, и едва ли один из ста перекидывался словом с Йореном и его подопечными, едущими на север. Арья не понимала, почему в ту сторону никто больше не направляется.
Многие путники были вооружены. Арья видела кинжалы, серпы, топоры, а кое-где и мечи. Некоторые делали себе из толстых веток дубинки или узловатые посохи. Люди сжимали свое оружие в руках и не сводили глаз с катящихся мимо повозок Йорена, однако пропускали их. Тридцать человек — это внушительная сила, что бы они ни везли в своих повозках.
Смотри своими глазами, говорил Сирио. Слушай своими ушами. Однажды какая-то сумасшедшая закричала им с обочины дороги:
— Дураки! Вас убьют там, дураки! — Она была тощая, как огородное пугало, с впалыми глазами и сбитыми в кровь ногами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44