Поглядев на толпы людей, он слегка растерялся. Охранники в плащах с гербами местных властей передвигались втолпе. Молодые хлыщи оглядывали уличных девок и обменивались скабрезностями со своими телохранителями, у входа в храм Шаллаи попрошайки воздевали свои жалкие обрубки перед проходящими купцами, старавшимися не замечать их протянутые руки. Краснощекие выпившие крестьяне брели по улицам, с удивлением оглядывая дома, которые были намного выше привычных им жилищ. Старухи в изношенных косынках стояли на порогах своих домов и сплетничали с соседками. Их морщинистые лица напомнили Феликсу сушеные яблоки.
"Фридрихсбург был почти что захолустьем по сравнению с Альтдорфом", - подумал Феликс. Он всю жизнь прожил в столице Империи и никогда не представлял себе другого места. Может быть, он слишком долго находился в тишине и уединении гор, но ему понадобилось всего несколько часов, чтобы привыкнуть к человеческому обществу.
Стоя в толпе, он очень одиноко ощущал себя в этом потоке разных лиц. Прислушиваясь к бормотанию голосов, он не слышал ни одного ласкового слова - только разговоры о ценах и грубые шутки. Здесь кипела бодрость, живость беспокойного общества, но он не ощущал ее в себе. Он был чужаком, бродягой, пришедшим сюда из диких краев. У него ничего не было общего с этими людьми, которые, наверное, никогда не отходили дальше чем на несколько миль от дома. Феликс поразился тому, какой странной стала его жизнь. Внезапно ему очень захотелось оказаться дома в уютных, обшитых деревом отцовских покоях. Он пощупал старый шрам на правой щеке, полученный на дуэли, и проклял тот день, когда он был выброшен из университета прямо в грубую жизнь, наполненную преступлениями и политическими склоками.
Готрек медленно брел по торговой площади, непонимающе оглядывая торговые палатки с одеждой, оберегами и едой, словно бы не осознавая происходящего. Единственный глаз Победителя был широко раскрыт от удивления. Переживая из-за явной озадаченности своего друга, Феликс обнял его за плечи и тихонько направил к дверям постоялого двора. Нарисованный дракон лениво смотрел на них с вывески над входом.
- Заходи, - произнес Феликс. - Давай закажем пиво.
Вольфганг Лэммел согнал сопротивляющуюся девушку с колен. Когда она попыталась воспротивиться его поцелую, то случайно испачкала своими румянами высокий бархатный воротник его камзола.
- Пошла вон, неряха! - сказал он ей повелительным тоном. Белокурая девушка злобно оглядела его, ее лицо покраснело под толстым слоем неумело наложенных белил и румян, уродовавших ее по-крестьянски привлекательное лицо.
- Меня зовут Гретой, - произнесла она. - Называй меня по имени.
- Я буду звать тебя так, как захочу, грязнуля. Эта таверна принадлежит моему отцу, и если ты хочешь сохранить работу, то тебе придется быстро привыкнуть к городским выражениям.
Она огрызнулась и поспешила скрыться с его глаз.
Он хмыкнул. Она еще вернется. Такие всегда возвращаются. К золоту его отца…
Вольфганг аккуратно стер румяна с одежды ухоженной рукой. Затем он оглядел свое бородатое, с орлиным носом лицо в маленькое серебряное зеркальце, чтобы убедиться, что краска девушки не осталась на его мягкой белой коже. Он проигнорировал хихиканье своих подхалимов и удивленные взгляды задиристого паренька, которого нанял себе в телохранители. Он мог позволить себе такое поведение. Богатство его отца делало его неоспоримым вожаком шайки молодых хлыщей, которые частенько посещали эту таверну. Уголком глаза он заметил Ливана, управляющего трактиром, распекавшего девушку за стойкой. Он знал, что тот не может пренебречь недовольством сына и наследника владельца заведения. Вольфганг видел, как девица вновь зло огрызнулась и стала приближаться.
- Прошу прощения, что испачкала вашу одежду, - произнесла она тихим голосом. Вольфганг обратил вниманиена два пятна на ее бледной щеке. - Пожалуйста, примите мои самые искренние извинения.
- Разумеется! - сказал он. - Поскольку твоя неуклюжесть уступает только твоей глупости, а глупость - только твоей невзрачности, то мне следует пожалеть тебя. Твои извинения приняты. Я, пожалуй, попрошу Ливана просто вычесть стоимость нового камзола из твоего жалованья.
Девушка разинула рот, но ничего не сказала. Вольфганг знал, что его одежда стоит намного больше ее месячного заработка. Она хотела возразить, но это было бесполезно. Айван против него не пойдет. Ее плечи поникли. Вольфганг увидел, как слегка обнажилась ее грудь под облегающим платьем с глубоким вырезом, и внезапно идея пришла ему в голову.
- Впрочем, ты бы могла оплатить свой долг другим способом. Скажем… посетить мои покои сегодня в полночь.
Он подумал, что она поначалу откажется. Она была молода и не испорчена жизнью, все еще сохраняя чистые представления о добродетели. Но она происходила из рабов, из низшего слоя крепостных крестьян, и бежала в город, ища спасения от своей зависимости. Потеря работы означала бы выбор между голодной смертью в городе и возвращением в деревню, под неограниченную власть барина. Вольфганг знал, что если она потеряет место здесь, то уже не получит новой работы. Девушка тоже осознала всю тяжесть своего положения, ее голова качнулась вперед, и она один раз кивнула. Это движение было таким слабым, что казалось случайным.
- Тогда убирайся с глаз моих до этого времени, - сказал Вольфганг. Девушка ушла, пробираясь сквозь толпу его прихлебателей. Слезы струились по ее лицу. Вслед ей раздался непристойный смех.
Вольфганг удовлетворенно хмыкнул и опрокинул еще одну кружку вина. Сладкая, с ароматом гвоздики жидкость обожгла ему горло и наполнила живот огнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94