Я поймал себя на мысли, что мне нравится ходить пешком. Проведя целый год в кабине истребителя, я потерял форму, мои мышцы атрофировались, и теперь постепенно восстанавливались. Наверное, для того, чтобы быть разорванными пулеметной очередью или противопехотной миной. Зачем люди тренируют свое тело? Чтобы выжить? Вряд ли. Чтобы в гробу выглядеть хорошо. Дракон расхохотался, ухая и держась за живот. Я был рад, что его сплин улетучился. Все-таки, если станет совсем тяжко, дракон может выручить. А, может, и нет. От альтруизма, судя по последним событиям и его реакции на них, он излечился навсегда. Слава драконьему аду! К тому же приобрел несколько скверных привычек. Например, кстати и некстати, напевать старинные романсы, если ему становилось скучно. Не знаю, как относятся к этому другие носители драконов, но это меня очень раздражало. Потому что у моего дракона совершенно не было слуха.
***
Почти у самого отрога я вышел на лед озера. Поземка несла змеи снежной пыли по темной глади, изрезанной замерзшими трещинами, наполненной застывшими пузырями, поднявшимися из глубин, чтобы до весны быть впаянными в ледяную твердь. Если, конечно, весна наступит. Если когда-нибудь в этом замороженном мире станет тепло. И жар будет идти не из эпицентров ядерных взрывов, а от теплого, ласкового солнца, которое когда-нибудь согреет вечную мерзлоту умершей земли. Земли, уничтоженной человеческой злобой.
Я стоял, запрокинув голову, и смотрел в ясное, безоблачное небо. Холодное и надменное. Надо ли молиться ему? Зачем?
Дракон трагично взвыл: «Я встретил вас...» Под аккомпанемент завываний ветра и дракона, мне удалось преодолеть торосы, преградившие путь перед скалами отрога. Взобравшись на уступ, я занял место, удобное для наблюдения. Оставалось еще минут пятнадцать до атаки. Осторожно выглянув из укрытия, я убедился, что вход на месте, Никита меня не обманул, за исключением того, что лед перед площадкой был взломан пулеметными очередями и несколькими разорвавшимися минами. За ночь промежутки между льдинами затянулись тонким льдом, но я сомневался, что он меня выдержит. Дракон по этому поводу спел: «Отвори поскорее калитку...» Я попытался его заткнуть, но он не унимался.
Что же делать? Рискуя свалиться или выдать себя раньше времени, я свесился со скалы, но кроме отвесных стен, вплотную подходящих к горизонтальным плитам брони, закрывающим вход, ничего не увидел. Черт. Весь наш план рушится, как карточный домик. Вдалеке послышался рокот двигателя вертолета.
***
Сюрпризы никогда не бывают удачными, веселыми и безобидными, такими, какими себе их представляешь. Реальность нашего безумного мира такова, что без неожиданностей как-то спокойнее жить. Вам никогда не дарили «мешочек с секретом»? А чертик, выпрыгивающий из табакерки, никогда среди подарков не попадался?
Мне хватило воздушного змея, из-за которого мне затем пришлось терпеть двадцать с лишним лет все прелести драконьего существования. Ненавижу подарки, ненавижу неожиданности. Тем более, когда их ожидаешь.
***
К рокоту мотора приближающегося вертолета диссонансом, тревожным эхом примешался еще один звук. Из-за плеча горы, окаймляющей ледник и амфитеатр чаши озера, появился, словно черный гигантский ворон, штурмовой вертолет.
Я стоял на гребне и отчаянно подавал знаки Никите, чтобы он уходил, пока не поздно. Вооружения у него не было. Он навесил два запасных бака, чтобы увеличить дальность полета своей малютки. Но это превратило его вертолет в бомбу. Я отговаривал его, как мог, не делать этого. Но он тешил себя надеждой, после того, как поможет мне пробраться на базу, после того, как все закончится, улететь отсюда на юг. Глупец. Его смерть уже кралась над ледяным панцирем озера.
Соскользнув с гребня, я побежал навстречу маленькому вертолету, ослепленному солнцем, только-только выползшим из-за хребта. На мгновенье меня накрыла тень, и снежный вихрь запорошил лицо. Через секунду послышалось туканье пулемета. Никита пытался вывернуться, уйти в вираж, спрятаться в распадках гор, но было уже поздно. Далекий шорох стартующих ракет. Но — мимо! Я вспомнил наш план. Пока две рыбы, одна в отчаянии, другая хладнокровно загоняя добычу, носились кругами над озером, я мчался во весь дух по направлению к каменной гряде. Мне надо было вычислить расположение охранного периметра входа. Сзади, совсем близко послышался глухой взрыв, слившийся с разрывами ракет, затем треск ломающегося льда и шипение раскаленного металла, остывающего в ледяной воде. Волна трещин погнала меня на торосы, и я еле успел, задыхаясь и срывая пальцы в кровь, забраться на уступ гребня. Повернувшись, я совсем близко увидел вертолет, матово поблескивающий черной краской, ощетинившийся подвешенными на крылах ракетами, напоминающий обводами улыбающуюся акулу, застывшую в воздухе под сетью сдвоенного винта.
Лица пилота не было видно, но я знал, что это полковник.
***
Что-то надломилось во мне, как ломается хворостинка под ногой, с шумом и сухим треском. Излом, сначала еле заметный постепенно превратился в трещину. Судьба гнула меня, пытаясь сломать, я лишь становился тверже. Мне было невдомек, что твердость, как раз и дает возможность судьбе расширить трещину, которая всегда была во мне. Трещину между человеком и драконом. Тщета — злая тетушка, спутница всех неудачников, пытающихся изменить судьбу, уговаривала меня в том, что все пропало. Что все напрасно, жизнь прожита зря, никогда, ни за что, мне не вернуться в светлое прошлое, не вступить дважды в реку.
«Придется умереть?» — спросил я дракона. Он сидел на выступе скалы у пещеры и укладывал в мешок камушки воспоминаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31