«Рядовой Жослен Ролье Третий — седьмая рота третьего батальона, первый взвод». Чтение заканчивается, мы по одному, в порядке зачитывания, выходим из строя и занимаем места на левом фланге своих подразделений. В тот момент эмоции переполняли меня. Ведь я прошел проверку. Легион принял меня. Теперь у меня была родина.
— 4 —
Раз в месяц мы посещаем медицинский отсек для обязательного осмотра. Прием ведет командир медвзвода — лейтенант Пьер Легар Четвертый. В остальные дни, за исключением случаев травм и ранений, нас осматривают сержанты и взводные санинструкторы. Кроме того, все мы обучены навыкам оказания первой помощи и распознаванию симптомов основных заболеваний.
Батальонному медику не позавидуешь — работы всегда хоть отбавляй, а расти по службе некуда. Максимум, что ему светит, это назначение в медслужбу части, вакансий в которой — раз-два, и обчелся. Но молодой лейтенант, похоже, доволен судьбой — приветливая улыбка не сходит с его круглого веснушчатого лица. Улыбка его искренняя, не показушная. Он сначала медик, а уже потом офицер. И руки у него добрые, теплые. Я стою в очереди одинаковых голых тел, босиком на холодной палубе, и наблюдаю, как сноровисто и профессионально он проводит осмотр, как подталкивает к стойке диагноста очередного бойца, как задает ему вопросы и делает отметки на своем электронном планшете. Мне нравится смотреть на то, как он работает. С душой. Он относится к легионерам не как к расходному материалу. Уважительно. Это сразу бросается в глаза.
Возможно, моя приязнь возникает оттого, что наш медик — офицер. Мы уважаем офицеров генетически. Но, скорее, я просто любуюсь его четкими действиями. В Легионе любят профессионалов. Его помощники — два сержанта и капрал, изо всех сил подражают своему начальнику, но у них не очень получается. Их движения не такие отточенные, как у лейтенанта. А улыбки больше похожи на дежурные маски. «Следующий!», — выкрикивает капрал, протирая опору диагноста дезинфицирующим раствором. Я морщусь — этот раствор едко пахнет. Все сильные запахи на судне очень заметны. Выделяются среди привычных душноватых ароматов разогретой изоляции и с непривычки здорово тревожат: нас учили, что появление постороннего запаха в отсеках означает неисправность системы жизнеобеспечения.
Следующий — это я. Я делаю шаг, принимаю стойку «смирно» и рапортую офицеру о прибытии. Но вместо щелчка каблуков раздается мягкий шлепок босых пяток. Лейтенант улыбается, заметив мои затруднения.
— Не тушуйтесь, легионер! — ободряюще произносит он. — Жалобы на здоровье есть? Спите хорошо? Ничего не чешется под скафандром?
— Жалоб не имею, мой лейтенант!
— Ну-ну. Давай-ка мы тебя прозвоним. Ступай вот сюда. Глаза закрой. Сержант, сделайте-ка мне снимочек. Спасибо.
Он разглядывает мою проекцию на рабочем мониторе. Поднимает глаза. Кивает.
— У вас все в норме, рядовой, — говорит он.
— Спасибо, сэр.
— Ролье, проходи сюда, — зовет меня медицинский сержант. Берет у меня пробу крови. Вручает две пробирки и крохотную пластиковую загогулинку. — Гальюн там. Сюда мочу, сюда — кал. И побыстрее, не задерживай очередь. Результаты узнаешь у своего сержанта. Все, двигай.
Я топаю на выход.
— А чего это ты без талисмана, а, солдат? Не веришь в удачу? — неожиданно поворачивается ко мне лейтенант.
Его открытая улыбка здорово располагает к себе. И смущает отчего-то. Я скованно улыбаюсь в ответ.
— Не знаю, сэр. Я недавно служу. Не успел обзавестись, — отвечаю растерянно. Я не привык, что офицер может вот так запросто общаться с рядовым, да еще из новичков. Потом спохватываюсь и обещаю: — Я его обязательно изготовлю, сэр. Сразу после стрельб.
— Да брось, я же пошутил. — Глядя на смеющегося начальника, сержанты и капрал тоже растягивают губы в гримасе, означающей проявление радости. — Талисман в обязательную экипировку не входит.
— Я все равно сделаю, сэр! — растроганно заверяю я.
— Ладно-ладно, иди. Не забывай пищу получше пережевывать. Никакой талисман тебе не нужен — вон у тебя какие бицепсы. Не то что у меня, пробирочного червя, — шутит медик.
Я выскакиваю из отсека весь красный от смущения — офицер меня вроде как похвалил, хотя и в шутку. Одеваясь, замечаю, что, действительно, почти у всех наших на шее, на коротких пластиковых шнурках висят талисманы — обычные винтовочные патроны, отполированные вручную до блеска и с именем, выгравированным на донце. Это единственное украшение, что нам позволено носить. Патроны самые что ни на есть боевые. По традиции, когда кончаются боеприпасы, такой патрон можно вогнать в ствол перед последней атакой. Перед решающим боем нам разрешают вывесить талисманы поверх брони. «Свесить шнурки», так это у нас называют. Согласен — не слишком благозвучно.
Меня встречают шутками, от которых краснеют уже и мои уши:
— Что, Жос, не выдержал смотра? Наш медик солдата без патронов за здорового не считает? Ты только в следующий раз не перестарайся — один патрон на шею повесь, а не целый ящик! Да смотри — граната не подойдет, под скафандром мешать будет!
После очередных стрельб, спросив у сержанта разрешения, я оставляю себе новенький матово-сияющий патрон. И каждый вечер после отбоя тихо и осторожно, стараясь не разбудить товарищей, полирую его об одеяло. А однажды, когда представляется случай, заскакиваю к техникам из роты обслуживания и прошу их выгравировать на патроне свое имя.
— Тебе имя полностью, или как?
— А можно?
— Можно-то можно, но на донце все не войдет — слишком длинно. Если хочешь, на боку сделаю.
— Нет. На боку не надо — подаватель заклинит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18