Мало того что он мог легко убить большинство из них, он мог также внушать окружающим страх или неодолимую симпатию; испуская феромоны, мог уложить в койку любую дурочку; различал десятки новых запахов, безошибочно определяя их источник; видел в темноте, как кот; чувствовал излучения систем наблюдения; усилитель зрения позволял ему обходиться без бинокля, он же определял расстояние до цели; ему не грозил болевой шок – чип мог понизить порог болевой чувствительности, мог стимулировать работу сердца и ускорять заживление ран. Долго упиваться торжеством не получалось: Хенрик вспоминал, что этот же чип мог убить его, оценив поведение носителя как попытку к измене; арест при невозможности бежать останавливал сердце с гарантией.
– Шрам… – донеслось снизу. Он четко различил это слово, сказанное по-испански с сильным акцентом.
Хенрика сдуло с постели. Он бесшумно заметался по комнате, экипируясь.
Возмущенный голос поднятого с постели хозяина:
– Ничего не знаю, у меня много жильцов!
– …высокий …сказать …обыск …неприятности! – настаивал голос.
Старик скоро сдастся. Сейчас ему зажмут рот, затащат в квартиру и отделают кулаками. Две минуты, три – сколько он выдержит? Репутация его жильцов такова, что кое-кто из них может решить, будто хозяин причастен к аресту. В этих районах жизненная философия проста, как формула воды: если ты не стучишь, то настучат на тебя, а если стучишь, то ночью на лестнице можешь неосторожно упасть на остро заточенный предмет, причем несколько раз подряд.
– Нет у меня никакого списка. И мужчин тут много! – старик внизу старательно повышал голос, надеясь, что его услышат.
– Капрал, обойдите дом. Осторожнее – парень по описанию крепкий.
Удаляющиеся шаги.
Тихий угрожающий голос, на этот раз без акцента:
– Где человек со шрамом?
Вот оно: шлепок кулака, стук тела о косяк, мычание. Хенрик осторожно выглянул в окно. Он специально выбрал эту квартиру – он знал, что по пруту громоотвода можно бесшумно спуститься вниз, после перепрыгнуть на забор и уйти одним из двух прилегающих переулков, изобилующих запутанными проходными дворами и подвалами.
С холодком в груди он догадался: его решили слить. Не обмануло предчувствие. До сих пор неведомые командиры обращались с ним по-честному. И он отвечал им тем же. Не копировал прозрачные листки заданий, рассыпающиеся на свету через пять минут после прочтения, не пытался нажиться, продавая дурь, оружие или информацию агентам боевых групп, наводнивших город и окрестности. А ведь ему ничего не стоило сделать это – хваленый контроль чипа можно было обойти. Он знал несколько способов, проверенных на чужом опыте, все они не касались основополагающих принципов контроля лояльности, никакого прямого предательства или угрозы раскрытия – просто цепь мелких невинных отклонений от рекомендованной линии поведения, хитро закрученная в нужную сторону. Такие действия, произведи их Хенрик, могли дать ему иллюзию страховки. Призрачную надежду на безопасность. Ничего этого он не делал. Да, он нарушал правила: пользовался чипом для соблазнения смазливых продавщиц на блошиных рынках, пару раз забирался в койку к женам местных чиновников; скупал спиртное на служебные деньги и после нанимал на него информаторов из числа опустившегося сброда, которые проверяли сведения, предоставленные штабной группой; иногда, приходя в себя после напряженного задания, курил в китайском притоне модифицированный опиум, не вызывающий зависимости; вот и его баловство с Гретой из того же разряда. Но ничего серьезного за ним нет. Ничего такого, за что списывают полевых агентов. Он уверен: за ним нет никаких следов, все заказы выполнены точно в срок и точно тем способом, который указан в приказе. Но все же этот момент настал. И ему следует подумать, как быть дальше. Как не превратиться в бычка, которого ведут на заклание местные сектанты.
Рама тихонько стукнула. На голову посыпались крошки старого кирпича. Руки обожгло крапивой. Ноги коснулись земли. Секунду он посидел, скрытый травой, затем оторвался от стены. И тут же замер: запах человека с оружием ударил в ноздри.
Невысокий полный коп в расстегнутом бронежилете, отдуваясь, топал прямо на него; короткий ствол торчал из-под мышки, поднятая лицевая пластина отражала свет. Одним прыжком выскочив из тени, Хенрик оказался в шаге перед ним, левой рукой отводя ствол, правой нанося удар в лицо. Обхватив тело ногами, Хенрик повалил его на спину, всем весом припечатывая полицейского к земле. Короткий звяк отлетевшего карабина. Трава смягчила звук падения. Кончик ножа коснулся горла.
– Говори тихо, и я тебя не убью, обещаю, – прошептал Хенрик в лицо вяло шевелящемуся полицейскому: свободной рукой он зажимал ему рот. Чип старался вовсю, возбуждая железы внутренней секреции. И без того шокированный коп наливался ужасом.
Хенрик рванул и отбросил шлем – пальцы, регулярно обрабатываемые специальным аэрозолем, все равно не дают отпечатков. Силуэт на фоне звезд, светящих в глаза, – вот и все, что запомнит коп.
– Кого вы ищете? Отвечай, и останешься жив.
– Человека со шрамом, – хлюпая разбитым носом, просипел полицейский.
– Дальше!
– Я сегодня… первый день. Нас рассовали по машинам для усиления. Человек со шрамом, высокий, говорит по-испански, больше ничего не знаю.
– Что он натворил?
– Ограбил кого-то.
– Ограбил?
– Да. Отпусти меня. Я тебя не видел, ты меня тоже. Этот лейтенант – он чокнутый. Из англичан. Он улетит, нам оставаться. Отпусти. Меня знают, я Баррос из восьмого участка. Я умею молчать.
– Как вышли на него?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20