Значит, фашистов лечил, сам фашист.
Его в армию взяли как меня, что было делать, он лечил, а не стрелял.
Он лечил тех, кто стрелял, не забывай, Сема. За дочь спасибо, но лучше молчал бы, может, не узнал бы никто.
А что я такого сказал... Но кто же это постарался, кто...
Кто, кто... те, кому надо. А, теперь что говорить, уже наболтал.
Она ушла на кухню, а папа говорит, теперь мама скоро вернется, лекарство что надо.
Почему у нас нет?
Когда-нибудь будет.
Поехали к маме
Наконец мы все поехали к ней. На электричке минут десять, папа говорил, но до этого долго ехать на трамвае, до последней остановки, сначала большие дома, потом скучная длинная улица с деревянными домиками.
Я спросил у папы, это не город уже?
Старый район, скоро маленький вокзальчик, теперь здесь электричка. Мы когда-то отсюда ездили на дачу, до войны. Море, большие камни, мы купались. У меня машина была, но мы любили на поезде кататься.
Куда же машина делась?
Он засмеялся, не знаю, оставил перед домом, а вернулись, даже дома нет, и мы поехали к Беру, помнишь?
Конечно, помню. Я даже обиделся, всего два года прошло.
Мы ехали долго, утром не светло, не темно, серый день, только снег освещает улицу, домики, заборчики, деревья без листьев и низенькие сосны, они кучками здесь и там, всегда с иголками. Трамвай едет медленно, часто останавливается, двери открываются, и ветер каждый раз по ногам. Мне стало холодно, ну вот, бабка говорит, плохо одели мальчика, я виновата. Под пальто у нее кофта шерстяная, она ее сняла, я говорю, нет, кофта женская. Она засмеялась, ишь ты, мужчинка, надела на меня кофту, замотала вокруг меня, а потом мое пальто сверху. "А мне ничего, жира хватает для тепла." Мне сразу тепло стало. Народу мало, все молчат, папа на площадке трамвая смотрит в окно.
Он зимнее не одевает, думает, все еще мальчик в своем плащике, бабка говорит, - волнуется, они редко видятся. Папа твой - хороший человек, все обойдется, будете жить и жить.
А ты?
Моя жизнь до войны кончилась, теперь один серый день. Как-нибудь доживу, вас жаль, теперь надо зубами, зубами...
Я не понял, хотя зубы нужны, без них даже сало не укусишь.
Наконец, мы приехали, с обеих сторон горки, трамвай внизу в длинной яме, мы по лесенке поднялись наверх на одну сторону, там деревянный теремок, в нем окошко, внутри кудрявая голова, это кассирша в кассе, спрашивает, куда вам, сколько...
Папа говорит два взрослых, а мальчику надо?
Ходит в школу - нет? Еще не надо.
Папа отдал мне билеты, держи крепче, со следующего года и тебе билет. Пошли на перрон ждать поезда.
Мы вышли на деревянный длинный перрон, это платформа, на ней нет снега, еще было несколько человек, все молчат, только ветер злой, ждем. Наконец, справа тихий звук, потом все громче, свисток, к нам бежит яркий свет, хотя день, это фонарь впереди электрички. Она мчится мимо нас со свистом, я хотел сказать, как же мы... Вагоны мелькают, но все медленней, я понял, она остановится. Перед нами зашипела, открылась дверь, быстро входи! папа втолкнул меня, мы влезли, дверь с таким же змеиным звуком задвинулась, как дверцы в нашем шкафу из стенки вылезают, мама говорит удобно, и мы поехали, одна остановка, вторая, потом папа говорит - вперед! мы побежали к двери, успели, только выскочили на перрон, поезд умчался.
Электричку недавно пустили, папа говорит, раньше паровозик здесь ходил, вез вагончики, он два часа шел.
Не два, а час, бабка говорит, она за нами еле успевает, но не жалуется. Электричка не достижение, я эти вагончики любила, открытые, ветерок нас обдувал, мы на дачу ездили... и заплакала, она давно не плакала, и вот...
Папа нахмурился, то было летом, Фанни Львовна, а теперь зима, вы же видите. И технику не остановишь. Я тоже все помню, но что же нам делать, плакать целый день? Старая жизнь прошла... и молодость, что поделаешь.
Ты не старый человек, бабка говорит, была бы жизнь получше.
Мы прошли весь перрон, стали спускаться по сломанным ступенькам на землю. Бабка охает, где перила, они сто лет здесь были, вот ваша техника, сломали, зачем? Эстонцы так не делают, все приезжие русские, приехали, никак не уедут.
Фанни Львовна, им некуда ехать, их страна разбита.
Вот и строили бы свою страну.
Мы шли, улиц не было, поле, через него дорожка в снегу, мне снег попал в ботинки, но тут же растаял и согрелся, мы шли быстро и молчали. Впереди показались маленькие домишки деревянные, среди них двухэтажный белый каменный дом, мы в него вошли. Там прилавок, сидела женщина, вязала из красной шерсти - куда пропуск, в седьмой? только до обеда, у нас строго. Знаю, знаю, я без пропуска, врач, а это родственники. Тетка тут же смотрит в записки, можно, палочек нет, поздравляю, доктор, но порядок есть порядок, сами понимаете.
Мы прошли мимо прилавка в другую дверь и оказались за стенкой, она окружает все домики. Папа знал куда идти, мы быстро шли, бабка пыхтела, но не признавалась, только отстала от нас на несколько шагов. Мы вошли в домик, там короткий коридор, несколько дверей, папа стукнул в одну, два голоса сразу говорят - можно, мы вошли.
Я видел ее
Комнатка маленькая, в ней две кровати, на одной, у двери, лежала толстая тетка, она сразу повернулась лицом к стене, а мама сидела рядом с кроватью у окна. Она увидела меня, встала и говорит, наконец, я с утра жду, что вы так долго. Обняла меня, но не поцеловала, от нее пахло травой или лекарствами, не знаю.
Ты скоро домой?
Да, я здорова, антибиотик вылечил. Пойдем, погуляем все.
Она долго одевалась, одежда здесь же в шкафу, им разрешают гулять и даже заставляют, и мы пошли.
Бабка говорит, ну вот, увидел маму, а теперь мы с тобой погуляем, они пусть одни, им есть, о чем говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31