..
- О, смотрите, - воскликнула Лариса, - Феликс-то рыжий! Он не черный вовсе, а рыжий! - Стали смотреть - и действительно - шерсть кота отливала коричневым и даже красноватым, особенно на спине. Значит, у него в роду были рыжие, и он живет так долго, что все коты здесь, и светлые, и темные... ну, не все, но многие, - его дети...
- Значит, Феликс - вечный кот, я же говорила... - Лариса была в восторге, она любила такие штуки, как вам известно... И вдруг она сказала: - А Вася все не идет... но он обязательно вспомнит про нас, вот увидите.
- Да, конечно, да, - я сказал ей и сам поверил в это. Я всегда помнил домик с темными окнами и маленькую фигурку на крыше.
Мария спросила у меня:
- Как вы думаете... у него была... счастливая жизнь?.. - голос ее прерывался. Все это время она думала о Крисе.
- Ну конечно же, он почти сразу нашел вас, еще в молодости - и был с вами до конца... а умер быстро, не мучился. Она кивнула:
- Да, я верю, что ему было хорошо... но как все-таки страшно расставаться. Я два раза теряла Аугуста и, правду скажу, ничего не понимала, а теперь иногда лежу ночью и думаю - Боже, ведь он тысячу раз мог не вернуться... ему вот руку отрубили...
- Мария... - сказал Аугуст, не любивший эти разговоры, - не отрубили, а разрезали ножом - вот так... и пришлось отрезать совсем, в больнице, под наркоз, не страшно это...
- Во, голубки, - сказал, улыбаясь, Бляс, - смотри, Марк, облава облавой, и Криса жаль, но зима почти что позади - и мы живы, и коты здесь, и мои хрюшки... Надо их на новое место перетащить. Перегонять морока разбегаются, они быстрые такие, не угонишься, а я их в мешок - и на себе. Там метров триста всего.
Аугуст восхищенно покачал головой:
- Роман, ты не старик... пудов шесть, не меньше.
- Э-э-э, раньше я и десять на плечи брал.
- Я тебе помогу.
- Нет, оставайся с Марией.
- Давай помогу, вдвоем неужели не перегоним? - предложил я.
- Смотри, бегать придется... Ну, давай, буду ждать тебя у сарая на старом месте. - Так и договорились с ним.
- Антоний, почитайте поэму,- попросила Лариса.
Он покачал головой:
- Нет, это не стихи - шутка и только... "около-моло-ко..."
- А что стихи? - спросил Аугуст.
- Стихи - вот...- Антон стал читать шепотом:
Сестры - тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы,
Медуницы и осы тяжелую розу сосут.
Человек умирает. Песок остывает согретый,
И вчерашнее солнце на черных носилках несут...
- Это как музыка,- подумав, сказал Аугуст, - и очень чистый звук. Кто этот поэт?
- Он погиб давно, один из первых.
- Его тоже отравили?
- Почему - тоже?
- Ну, как этого Моцарта...
- Никто точно не знает... - Антон вздохнул.
- Зачем же тогда история, если главного она не знает? - удивился Аугуст.
- Они не занимаются отдельными людьми, они изучают классы, отряды, лагеря, потоки...
- А кто занимается отдельными? - не успокаивался Аугуст.
- На земле - литература, а на небе - Бог... так говорили раньше.
- Как узнать мысли и дела каждого... - покачала головой Мария, - и кому нужно такое скорбное занятие?..
- Тому, кто любит, пожалуй...- тихо сказал Антон.
- Нельзя любить всех... вот вы, к примеру,- Мария улыбнулась мне, любите Феликса... и немножко всех нас, но не можете любить Колю... или Гертруду... - Тут она надолго задумалась.
- Мальчики, а почему вы не поете сегодня? - спросила Анна у Романа.
- Ну...- он смущенно замялся и посмотрел на Марию.
- А вы серьезное спойте,- сказала Мария. Роман с Аугустом переглянулись - что же спеть... И вдруг Анна говорит:
- Я спою вам,- и запела низким красивым голосом:
Выхожу один я на дорогу,
Сквозь туман кремнистый путь блестит.
Ночь тиха, пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит...
В небесах торжественно и чудно...
Я посмотрел на Романа. Он всхлипывал и вытирал слезы толстым коричневым пальцем.
7. Начало и конец
Я сидел у окна, черный котенок спал на коленях. Весной прибежал и остался. Ветер рвет листья, крупные капли стучат в стекло - осень. Вчера под окном шли люди, нескончаемой серой толпой, несли на длинных палках портреты. Говорили мне - уезжай... Девочка в красном смотрела на меня со стены. Хоть они уехали. А я все медлил, надеялся - перебесятся... По дорожке к подъезду шли двое. Мордастые, хорошо одетые, одинаковые. К кому бы это?.. И тут же понял - ко мне. Вошли в подъезд, не спеша, громко топая стали подниматься. Я встал, взял котенка на руки. Он был теплый, мягкий, замурлыкал не просыпаясь. Шаги уже на втором... Приоткрыл дверь балкона: "Иди, Феликс, иди..." Он покачивался на мягких лапах, недовольно нюхал холодный воздух. Не хочет. "Надо, Филя..." - и я вытолкнул его на балкон. А в дверь уже стучали, громко и властно - "открывай".
Я проснулся. На лестнице грохотали сапоги. Гертруда... так грохотать мог только он. От сильного толчка дверь ударилась ручкой об стену. "Эй, писака, собирайся..." Я стал одеваться. Гертруда зажег свет и приступил к обыску. Руки его быстрыми точными движениями ощупывали, простукивали рамы, подоконники, стены... он шел по комнате, ничего не пропуская... Он ничего не нашел - и был озадачен. Еще раз внимательно все оглядел, поднял чайник и вытащил тетрадь. Теперь он успокоился, остальное его не интересовало. И все-таки он вел себя странно - не кричал, не угрожал, а ведь заглянул в тетрадь и, конечно, понял, что это не о погоде...
Вышли из дома. От сырого липкого воздуха я задохнулся и старался кашлять погромче, чтобы кто-нибудь услышал меня. Вот дрогнула занавеска на первом этаже - значит, Антон, встававший раньше всех, теперь знает. Хорошо, что Феликс не ночевал дома, ему бы не спастись. Я вспомнил - Бляс будет ждать у сарая...
Мы дошли до угла дома, тут со стороны жэка раздались два выстрела. Гертруда остановился - я видел, что он боится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55